из тех, кто взялся их оживить, был ученый, оксфордский математик, астроном и энциклопедист Джон Ди – в его библиотеке была по крайней мере одна книга Бэкона. В своем «весьма полезном предисловии» к вышедшему в 1570 году английскому переводу «Начал геометрии» Евклида Ди рассказал читателям, что всякий, кто желал бы «составить истинное представление <…> о числе и сумме как пеших, так и конных в боевых порядках неприятеля», мог бы «великолепным образом устроить сие посредством оптических стекол». Спустя менее десятилетия, в книге, озаглавленной «Изобретения, сиречь Устройства. Весьма необходимы всем генералам и капитанам, а также и всем, облеченным властью над людьми, в равной мере на море и на земле», некто Уильям Боурн писал, что пара надлежащим образом установленных линз «весьма необходима в различных отношениях, таких как наблюдение за войском, и в других подобных случаях». И в 1589 году в своем бестселлере «Естественная Магия» Джанбатиста Делла Порта рассказал о древнем «Стекле» египетского царя, «посредством какового за шестьсот миль видел он приближение вражеского флота»[161].

Для любого наблюдателя на земной поверхности горизонт находится не далее чем в нескольких десятках миль. Но, конечно, когда речь идет об определении расстояния до вражеского флота, преувеличение простительно, особенно если предчувствуешь невероятные результаты, которых можно будет когда-нибудь добиться со стеклянными линзами. Неудивительно поэтому, что, когда осенью 1608 года в Гааге Липпергей демонстрировал свое оптическое устройство группе военных, министров и дипломатов, они мгновенно поняли его военное значение. Глава французской делегации, не теряя времени, заказал два таких устройства для французского двора. К следующей весне об изобретении знал не только Галилей – телескоп приобрели эрцгерцог Австрии и папа, зрительные трубки длиной в фут продавались на улицах Парижа и Милана. И между католической Испанией и протестантскими Нидерландами был заключен мир[162].

Перемирие продолжалось до 1621 года. С возобновлением военных действий прежний испанский главнокомандующий Амброзио Спинола вновь занял этот пост. Осада города-крепости Бреда в 1624–1625 годах закончилась сдачей города, гибелью принца Мориса и временной победой Спинолы, который на знаменитом полотне испанского придворного живописца Диего Веласкеса благосклонно принимает ключи от побежденного города. Вблизи центра полотна, как бы для того, чтобы подчеркнуть роль в этой победе, в затянутой в перчатку левой руке Спинолы зажата двухфутовая подзорная труба[163].

___________________

На протяжении человеческой истории мало кому из людей случилось прожить жизнь, не повидав войны, и жители Европы XVII века не были исключением из этого правила. Но их время отличалось беспрецедентным уровнем коммерциализации и бюрократизации этого жестокого занятия. Европейские предприниматели, купцы и власти предержащие тратили огромное количество денег и сил на усовершенствование вооружений и содержание постоянных армий численностью в десятки тысяч человек. Многие лучшие ученые и изобретатели Европы не только занимались вопросами, связанными с торговлей, разработкой недр или морскими перевозками, но и посвящали свое время вещам, прямо или косвенно связанным с военной техникой: взрывчатым веществам, баллистике, вопросам скорости, сопротивления воздуха, ударным воздействиям, новым видам боеприпасов, новым методам измерения времени, топографии и, конечно, целому ряду новых оптических инструментов[164]. По словам известного ирландского оптика XVII века Уильяма Молино, пользоваться зрительным инструментом означало, по сути, вооружиться:

О том свидетельствуют эксперименты: глаз обычного солдата видит не более далекие и не меньшие предметы, чем те, что стягивают угол в одну минуту или немного меньше. Но когда глаз вооружен телескопом, он может различить угол менее секунды[165],

Барды, поэты и прочие бумагомаратели также не избежали военной лихорадки. В Англии 1600-х, изнемогшей от пятидесяти пяти лет непрерывных войн и еще многих и многих, проведенных на грани войны, они изобрели множество военных метафор. В то время как Королевский флот готовился к войне с Нидерландами, закупая для этого сотни орудий и тысячи ручных гранат[166], поэт Сэмюэль Батлер сочинил длинную сатиру на наблюдающих полную Луну астрономов Королевского общества. Герои Батлера изображены жадными до космических завоеваний:

И вот на бледное светилоСвой взгляд стеклянный устремилаБольшая длинная труба; за ней стоящая толпаНетерпелива, хочет всякийБыть впереди в момент атаки[167].

Подумайте: только что родившийся телескоп стал эмблемой всего общества, готовящегося к экспансии, к расширению и обогащению, но не своего ума, а кошелька, шкатулки с драгоценностями, обеденного стола и гардероба. Купцы были начеку в ожидании выгодных шансов, армии и флоты – готовы к выступлению в поход. Возможность обозрения не одних только небес, но также и холмов, крепостей, портов, дворцов и морских путей становилась стратегически необходимой.

В течение столетия с момента изобретения телескопа появилось множество его разновидностей: с зеркалами, с двумя линзами, с тремя; некоторые полагалось устанавливать на подставку, другие были достаточно малы, чтобы носить их в кармане и, конечно, в руке; у некоторых труба была размером с дом, у других вообще не было трубы, а их далеко отстоящие друг от друга оптические компоненты были просто подвешены в воздухе[168]. Некоторые из самых первых моделей были бинокулярными, в том числе три заказанных Хансу Липпергею правительством Нидерландов и доставленных заказчикам в полностью рабочем состоянии к февралю 1609 года.

Хотя ни один из телескопов XVII века не мог встать в один ряд с теми, которые появились позже, и хотя далеко не каждый мог овладеть искусством правильно смотреть в них, телескоп и родственный ему бинокль были полны возможностей как астрономических, так и военных. Но возможности астрономические расширялись постепенно и от случая к случаю. Астрономических телескопов с приемлемым размером поля зрения в первой половине столетия практически не было, и только к середине века вечный соперник Исаака Ньютона, талантливый британский ученый Роберт Гук, получил достаточные основания предположить, что «возможно, уже изобретены некоторые другие подспорья для глаза, настолько же превосходящие те, что уже найдены, насколько те превосходят возможности невооруженного глаза; при помощи этих новых устройств мы, возможно, сумеем обнаружить живых Существ на Луне или других Планетах [курсив в оригинале]». Поначалу, однако, вместо того чтобы рассматривать не отмеченные на звездных картах части неба, увидеть там все, что возможно, и сделать собственные открытия, звездочеты обычно направляли свои телескопы вверх, только чтобы взглянуть на некоторые из открытий Галилея: четыре главных спутника Юпитера, шероховатости лунной поверхности, двух «слуг» Сатурна, «которые помогают ему в его движениях и никогда не отходят от его боков» (кольца Сатурна в плохом разрешении, выступающие по обе стороны диска второй по величине планеты Солнечной системы)[169].

Нет, астрономические открытия, пожалуй, не были главным пунктом повестки дня. Первые телескопы в первую очередь рассматривались как средство разведки – установленные на земле, они должны быть обращены к морю, а