На четвертый вечер своего визита в Тарс Клеопатра развлекала римлян на еще одном пиру, и по этому поводу она приказала усыпать пол в пиршественном зале розами высотой в полметра. Цветы образовали сплошной ковер благодаря сеткам, которые были натянуты над ними и прикреплены к стенам, а гости шли к своим ложам по ароматному ковру из такого количества цветов, которое – для одной только комнаты – стоило очень немало.

С таким непомерным расточительством прошло несколько следующих дней. Царица прилагала все возможные усилия, чтобы продемонстрировать Антонию свое богатство и власть и получить его согласие на тот или иной союз между ними, который будет направлен против Октавиана. Теперь единственным желанием Клеопатры было добиться разрыва между этими двумя лидерами, натравить их друг на друга, а затем, предоставив Антонию свою помощь, добиться свержения Октавиана, племянника Цезаря, и обеспечить победу Цезариону, сыну Цезаря. Для этой цели было, безусловно, необходимо показать величину ее богатства и безграничность ресурсов Египта. Поэтому Клеопатра, видимо, проявила легкое пренебрежение к усилиям римского полководца развлечь ее, и на его пирах она, похоже, сумела передать ему тревожное ощущение того, что она насмешливо относится к его неудачным попыткам продемонстрировать величие и роскошь.

Ее отношение заставило Антония почувствовать какую-то неловкость, и наконец он, по-видимому, задал царице прямой вопрос: что еще можно сделать, чтобы усилить великолепие его стола? В ходе последовавшей за этим беседы Антоний, видимо, рассказал ей, сколько стоило ему увеселение такого рода, на что она ответила, что она сама может легко потратить сумму равную нескольким сотням тысяч сестерциев (или нескольким тысячам золотых ауреусов. – Ред.) на один прием пищи. Антоний немедленно отверг это, заявив, что это просто невозможно. И после этого царица предложила ему пари на то, что она сделает это на следующий день. Пари было принято, и в свидетели был приглашен некий Планк. Антоний, по-видимому, не помнил, что в былые времена Клодий, сын автора комедий Эзопа, имел обыкновение примешивать к своей пище растворенные жемчужины, так что такие трапезы стоили, наверное, огромных денег, иначе он понял бы, что Клеопатра намеревается применить какую-нибудь такую уловку, чтобы выиграть пари, и Антоний, возможно, удержал бы ее.

На следующий день римлянин ожидал пиршества с некоторым волнением; и, наверное, он почувствовал одновременно и ликование, и разочарование при виде стола, не сильно отличающегося от обычного. В конце трапезы он вместе с Планком подсчитал расходы на различные блюда и оценил стоимость золотых тарелок и кубков. Затем он повернулся к царице и сказал ей, что общая сумма даже близко не подошла к цифре, названной в пари.

«Подожди, – сказала Клеопатра. – Это только начало. Теперь я попробую потратить оговоренную сумму на себя».

Прислужникам-рабам был дан сигнал, и они принесли ей столик, на котором стояла одна-единственная чаша с небольшим количеством уксуса. В тот момент на Клеопатре были надеты серьги с двумя огромными жемчужинами, каждая из которых стоила больше половины суммы, заявленной в пари. Одну из жемчужин она быстро вынула и бросила в уксус, где та вскоре и растворилась. Затем уксус и сотни тысяч сестерциев полились по царскому горлу; она приготовилась уничтожить и вторую жемчужину таким же способом, но вмешался Планк и объявил, что Клеопатра выиграла пари, а в это время Антоний, надо думать, не без уныния размышлял о женских уловках.

Широко распространено мнение, что расточительность царицы следует отнести к ее тщеславному желанию произвести впечатление на Антония своим личным богатством. Но, как мы уже видели, безусловно, для ее действий была веская политическая причина, и не стоит строить предположения о том, что Клеопатрой руководило тщеславие. На самом деле демонстрация ее богатства никогда не была показной, как можно понять со слов греческих авторов, чьи произведения предполагают, что они приписывали ей хвастливое расточительство в финансовых вопросах, которое можно было назвать лишь дурными манерами. Скорее кажется, что приведенные здесь примеры расточительности египетской царицы внешне характеризуются искусной демонстрацией неподдельной простоты и непосредственности, чем-то вроде дерзости, от которой захватывает дух, тогда как, по сути, они носили в значительной степени политический и спекулятивный характер.

Для читателя очень важно понять положение Клеопатры в это время и освободить свой разум от общепринятых взглядов на союз Клеопатры с Антонием. И поэтому я должен повторить, что в Тарсе желанием Клеопатры было возбудить интерес Антония к возможностям Египта в качестве базы для совершения попытки захватить власть в Риме. Она хотела, как я уже сказал, руководить Антонием, заставить его поверить в безграничные богатства, которые могут приплыть по Нилу прямо в его сундуки, если он возглавит армию, чтобы заявить права на трон для нее как жены Цезаря и для ее сына, плоти и крови Цезаря. Перед Клеопатрой был человек, который мог завоевать для нее империю, которую она потеряла из-за преждевременной смерти великого диктатора. Необходимо было заставить Антония понять преимущества партнерских отношений с ней, и поэтому Клеопатре было нужно показать ему несказанные богатства, которыми она располагала. В действиях египетской царицы не было ни особого тщеславия, ни настоящего мотовства; она играла по-крупному, и ставки были высоки. Несколько золотых кубков, одна-две растворенные жемчужины не были чрезмерной ценой за горячую поддержку Антония. Ее сын Цезарион был слишком мал, чтобы сражаться самостоятельно, а она сама не могла встать во главе армии. Поэтому Клеопатре была нужна защита Антония, и не было более надежного способа привлечь на свою сторону его симпатии, чем показать беспредельные богатства, которые она могла бы привлечь для его поддержки. Пусть Антоний на деле увидит сокровища, которые имеются в ее распоряжении, и он, безусловно, не станет остерегаться предприятия, которое сделает друга, жену и сына Цезаря тремя владыками мира. Клеопатра покажет ему золото Нубии и Аксума, она обратит его внимание на великие торговые пути в Индию, она напомнит ему о выгодных возможностях, которые великий диктатор Цезарь видел в союзе с ней. Таким способом Клеопатра снова завоюет поддержку Антония, как, по ее мнению, она это уже сделала в Риме, и, таким образом, через Антония смогут, наконец, осуществиться честолюбивые замыслы Юлия Цезаря.

Но было один-два нерешенных вопроса, которые требовали немедленного внимания. Принцесса Арсиноя, которую провели по улицам Рима в день триумфа Цезаря и которая после этого была отпущена на свободу, теперь жила то ли в Милете, то ли в Эфесе, где нашла прибежище среди жрецов и жриц храма Артемиды. Верховный жрец сердечно обходился с ней и даже обращался к ней как к царице – факт, который предполагает, что он явно встал на сторону Арсинои в ее давней вражде с Клеопатрой. По-видимому, Арсиноя была бесстрашной и честолюбивой женщиной, которая всю свою недолгую жизнь безуспешно боролась за трон Египта; и теперь она, по-видимому, снова замышляла изгнать свою сестру точно так же, как это происходило в Александрийском дворце в те дни, когда управляющим ее двором был Ганимед.

Следует помнить, что Цезарь отдал трон Кипра Арсиное и ее брату, но, по-видимому, этот подарок не был санкционирован, хотя принцесса, несомненно, пыталась именовать себя царицей этого острова. Может быть, она пришла к какому-то соглашению с Кассием и Брутом, предложив им помощь в войне с Антонием, если они в свою очередь помогут ей в ее попытках получить египетский трон. И возможно, египетский наместник на Кипре Серапион был вовлечен в эту сделку и поэтому передал свой флот Кассию, как о том говорилось в предыдущей главе. Во всяком случае, теперь Клеопатра имела возможность получить согласие Антония на казнь и Арсинои, и Серапиона. Поэтому были посланы люди, которые получили приказ предать Арсиною смерти, и они, войдя в храм в то время, когда Арсиноя служила службу в святилище, убили ее на ступенях алтаря. Верховный жрец был, видимо, обвинен в участии в заговоре, и лишь с большим трудом жрецам удалось добиться для него помилования. Но Серапион не мог рассчитывать на снисхождение из-за того, что он сделал; его быстро схватили и убили.