На барке выяснилось, что спать под натянутыми на корме шатрами придется не чародеям, а хозяину судна и его ватаге. Для гостей они освободили несколько тесных, похожих на чуланчики клетушек, в которых не умещалось ничего, кроме узких, плетенных из бечевы двухъярусных кроватей да крохотного столика в уголке. Умывален на судне было всего две, и лучшую хозяин отдал в полное распоряжение чародеек. К счастью, никаких купцов или воинов, которых охотно перевозили другие суденышки, Тонрел не взял, и теперь стало понятно почему. Не для чужих глаз его способ передвижения.

Некоторое время Веся героически боролась со сном, глядя с верхней койки в потемневшее окно, затем сообразила, что без очков ничего не рассмотрит, а они спрятаны в кармане куртки. И для того, чтоб их достать, придется слезать вниз, а это обязательно разбудит чутко спящего мужа. Ему и так утром предстоит встать затемно, вздохнула княжна, прислушиваясь к ровному дыханию, и поудобнее замоталась в одеяло, решив посмотреть, как движется барка, в следующую ночь.

На берег они с Берестом сходить не стали, приметливые воины могли по фигуре и жестам угадать в княжиче хорошо знакомого им Дикого Ястреба, а для таких догадок или сомнений время пока не подошло. И неизвестно, подойдет ли когда-нибудь. Вот и стояли, обнявшись, у борта и молча смотрели на густой туман, стекавший с берега в тёмную воду. Веся не знала, о чем думал Дест, всё крепче стискивая ее плечо, но сама она не могла не вспоминать тот день, когда увидела с пристани противоположного берега, как ее жених срубленным деревом падает в лодку.

Только теперь, когда миновало столько дней и произошло немало различных событий, Веся отчетливо поняла, где в ее судьбе пряталась знаменательная развилка, каких так не любит и опасается ее отец. Неправильно она раньше представляла себе жизненные перекрестки чем-то вроде лесной тропки, разбегающейся от могучего дуба в разные стороны. А возле корней обязательно стоит скамеечка, на которой можно спокойно посидеть, все обдумать и взвесить, прежде чем принять решение. На самом деле никакой скамеечки там для Веси не нашлось, да ей даже секунды лишней на раздумье не выпало. Был только Рыж, но если бы рядом не оказалось и его, Веся всё равно прыгнула бы в воду спасать своего любимого. Позже она припомнила, что мелькала в тот миг и такая мысль — догонять лодку по стрежню.

— Весенка… — Дест потерся щекой о пушистую косу, украшавшую лежащую на его плече голову, нежно скользнул губами по виску, где билась под лилейной кожей голубая жилка, по щеке и неожиданно прошептал: — Тебе очень страшно было… тогда?!

— Нет, счастье мое… это был не страх. Тревога за тебя, нетерпение, боязнь опоздать… Хорошо, что Рыж был рядом, он меня за несколько минут дотащил до лодки. А потом я работала… бояться было некогда. Ну, а когда увидела степняков — накатил гнев. Ты тоже думаешь про тот день?

— Я думаю, как сделать, чтоб таких дней на нашей земле больше не было… и теперь окончательно уверен, мы правильно решили… отправиться в Антаиль, — больше он ничего не сказал, да и зачем слова, когда любимая понимает его по взгляду, по движению губ?!

Мила проснулась от неяркого света ночника, посмотрела из-под полуприкрытых ресниц, как доброжелательная чародейка ловко и неслышно одевается, и невольно вздохнула. Они пока были ей совсем чужими, эти чародеи, со своими непонятными заботами и слишком простым, словно простонародным обращением между собой. Да и княжичи, едва отряд успел покинуть поместье, стали совершенно другими, непохожими на тех вежливых и обходительных сыновей знатных семей, какими были в Сером гнезде.

Нет, они не начали говорить грубости или пошлости, наоборот, обращались к чародейкам очень приветливо. И хотя в их разговорах не было и тени прежней изысканной учтивости или почтения, зато появилась ненавязчивая забота и какое-то особое покровительство. Ничуть не похожее на то, как если бы все мужчины в отряде были взрослыми людьми, а чародейки и Мила — подростками, за какими непременно нужно приглядывать.

Однако не было в них и той чуть показной услужливости, которой ястребицы были окружены в Гнезде, словно драгоценные птицы в золотых клетках. Это была непринужденная, но ничуть не унизительная забота более сильных людей о тех, кто послабее, и чародейки воспринимали ее совершенно спокойно, не благодаря и не ломаясь.

Мила молча прислушивалась к дружеским шуткам спутников и их беззаботной болтовне, легко переходившей в серьезные рассуждения и разговоры, и все отчетливее ощущала себя среди них совершенно чужой. И одновременно в ее душе росло горькое понимание, насколько мало она знала до этого дня мужчину, чьи голубые глаза и белокурые локоны снились ей уже не первый год. Он вовсе не был тем немногословным, томным и загадочным красавцем, каким представляли его девицы и молодицы Серого гнезда.

Ничуть. Куда-то исчезла с лица ленивая усмешка, а из движений утонченное изящество. И казавшийся давно знакомым ястреб оказался ехидной, почти не уступавшей в язвительности знаменитому Ольсену. А когда отряд вставал на привал, он ловко разжигал костер, кормил тэрхов и варил отвар, да вообще работал наравне с мощным Ранзелом и Ардестом. А ещё Дарс рассуждал о таких серьезных вещах, о каких Мила никогда раньше и не задумывалась, и с ним зачастую соглашались остальные княжичи и чародеи.

И вот это с каждой минутой путешествия все больше ввергало девушку в бездну отчаяния. Видимо, Луидия была права, Мила и в самом деле наивная глупышка и совершенно не подходит в жены такому мужчине, как Даренс. Да она теперь при нем и слова не может сказать, боится попасть впросак и вызвать на красивых губах едкую пренебрежительную ухмылку.

Дверь крохотной спаленки давно тихо прикрылась за ускользнувшей на совет Бенрой, а ястребица ещё лежала, припоминая вчерашнее путешествие и расстраиваясь всё больше. Вот куда Мила с ними плывет, зачем? Ну, допустим, выучится она на чародейку, начнет предсказывать разные бедствия, а как жить, если сердце полно полынной горечью безвозвратной потери? А если не учиться, то куда деваться? Да ей даже уйти теперь некуда… в чужой одежде и в чужом краю, вдали от брата, единственного близкого родича, который мог бы забрать ее в свой дом.

Мила закрыла наполнившиеся слезами глаза и отвернулась к стенке, не желая, чтобы вернувшаяся чародейка рассмотрела ее лицо и начала жалеть… или, ещё хуже, звать Эвесту.

Сколько она так пролежала, Мила не знала, по легкому толчку да по топоту ног смекнула, что барка причалила, а оглянувшись на светлеющее оконце, определила, где они теперь. Возле Туры, там, где Даренс и его братья оставили своих воинов. И значит, все они сейчас сошли на берег… а ее с собой не позвали. Ну да, зачем она им там нужна со своим наивным любопытством… только под ногами путаться и мешать. Ну и пусть, зато можно спокойно умыться, пока никого нет.

Ястребица неловко выбралась из подвесного ложа, похожего на сельскую детскую люльку, натянула простое платье, в котором чувствовала себя полуодетой, без кипы привычных юбок и корсажа, наспех заколола косу и отправилась в умывальню. Вода была студеной, и Мелания не столько умылась, сколько окончательно проснулась, зябко поежилась, плотнее обернула шалью плечи и вышла на корму, хоть издали посмотреть на знаменитое село. А едва шагнула на свет из полутемного прохода между тюками, сразу рассмотрела княжича Ардеста, самозабвенно целующего у перил свою жену.