Собирая силы для крупной драки, пацаны с Большого Фонтана не прогоняли Илюху Остермана, если он увязывался вместе со всеми, но и особого приглашения от них он тоже не получал. Боец Илья был отчаянный, однако проку от него было немного. В схватках он просто обвивался вокруг противника и пытался повалить его на обе лопатки, да так и барахтался с ним на земле, в то время как товарищи лупили врагов кулаками, пряжками и кастетами.

Один только Кирюшка Белов знал, что Илья просто не мог ударить человека по лицу.

На эмигрантском пароходе Илье пришлось не раз схватиться с попутчиками. Он честно клал тщедушных горцев на лопатки, правда, не без удушающего захвата за шею. Горцы молили о пощаде, вставали, отряхивались и отступали, окидывая победителя злобными взглядами. Наверно, они бы очень удивились, узнав, что, ступив на землю Америки, Илья вдруг изменил традиционной тактике.

Это случилось буквально через пару часов, когда вновь прибывших иммигрантов подвели к полуразрушенной многоэтажке. Толпа, оторопев, смотрела на дом, а из дома, из-за битых стекол, смотрели на них такие же горцы.

Остерманы стояли в передних рядах, рядом с иммиграционным чиновником.

— Это ваш дом. Заходите. Ищите себе место в вашем доме, — сказал чиновник. И ушел.

Илья подхватил узлы и первым ступил по железную лестницу. Он приметил окно, в котором не было видно ни одного любопытствующего, и решительно направился в его сторону по темному коридору.

Угловая комната на втором этаже отличалась от соседних тем, что не имела дверей. Не имела она и оконного переплета. Не было и мебели. Только драный тюфяк в одном углу. И покойник в другом.

Это был первый мертвец, которого Илья не знал при жизни. До сих пор он прикасался только к восковым лбам усопших родственников.

Однако к незнакомому желтому костлявому телу в одном исподнем Илья подошел спокойно и уверенно. В два приема переложил мужика на тюфяк. Взялся за углы и вытянул из комнаты, оставив посреди коридора.

Потом отряхнул руки и повернулся к окаменевшим родителям:

— Квартира свободна.

И пока понаехавшие армяне уплотнялись среди старожилов, где мольбами, где нахрапом — Остерманы заняли отдельную комнату, с окном, плитой и умывальником.

Некоторые сочли это вопиющей несправедливостью. Двое горластых юнцов появились на пороге, выкрикивая что-то на своем языке. Увидев испуганные лица матери и сестры, Илья приказал:

— Закройте уши, мама. Не ручаюсь, что вам будет приятно слышать то, что я имею сказать этим хлопчикам.

— Только без рук! — строго заявил отец. — Не хватало нам начать с полицейского участка!

Илья подошел к горлопанам и спросил почти ласково:

— Ну что вам надо, босяки?

Босяки не знали русского, но были оскорблены до глубины души. Один из них толкнул Илью в грудь и закричал, закатывая глаза. Второй выхватил нож и занес над головой.

— А вот этого не надо, не надо вот этого, — поморщился Илья, словно вид холодного оружия вызвал у него жуткую оскомину.

Он не мог ударить человека рукой по лицу. Да, не мог. Но оказалось, что он может легко бить человека ногами. Первого пнул в грудь, второго, с разворота, под ребра. Носком башмака врезал по запястью, и ножик выпал на заплеванный пол. Илья поднял его и со свистом начертил в воздухе крест. Горцы прижались к стенке, и лица их стали такого же цвета, как штукатурка.

— Еще раз кто подойдет — кишки выпущу, — сказал Илья. И по глазам догадался, что горцы поняли его без переводчика.

На рассвете в доме появился шумный веселый итальянец. Он бесцеремонно ходил по коридорам и на нескольких языках приглашал желающих поработать на пирсе. Видимо, он знал и турецкий с армянским, потому что скоро за итальянцем потянулась цепочка отчаянно зевающих жильцов.

Моисей Лазаревич Остерман не для того пересек океан, чтобы работать на каком-то пирсе или допустить к этому занятию своих детей. Нет, не для того. Позавтракав сухарями, выпив бесцветный чай, старый слесарь надел свой лучший костюм, подхватил саквояж с инструментом и смело вышел на улицы Манхэттена — чинить, лудить, паять и все такое прочее.

Оська отправился с отцом, а Илья остался. Всем было понятно, что драгоценное жилье нельзя бросить на беззащитных женщин.

Однако соседи, похоже, утихомирились. Побродив по коридорам, Илья заметил, что во всем доме не осталось мужчин. Видимо, все ушли работать. И он отправился посмотреть, в чем же заключается работа на пирсе.

Идти пришлось недалеко. Уже за поворотом он увидел множество мачт и труб, и блестящие осколки моря между ними. А по широкой улице навстречу ему тянулись ручные повозки, груженные тюками или ящиками. Каждую толкали двое, а то и трое, и среди грузчиков он узнавал своих соседей.

С независимым видом, сунув руки в карманы, он стоял на тротуаре. «И стоило уезжать из Одессы, чтобы таскать чужой груз? — думал он. — Стоило бросить наш уютный дворик, чтобы сдохнуть в вонючих развалинах, где даже парой слов перекинуться не с кем?»

Неожиданно из-за его спины вылетела стайка подростков. Они окружили одну из повозок, загруженную рулонами тканей. Раздались вопли, жалобные крики — и вот уже подростки бегут обратно, с добычей, а повозка стоит пустая, и бедолаги-грузчики разводят руками, а один держится за окровавленную голову.

«Быстро они тут работают», — подумал Илья и схватил пробегающего грабителя за шкирку, а другого сбил подножкой.

Армяне, воодушевленные неожиданной подмогой, кинулись вслед за обидчиками. Илья бежал впереди. Догнав очередного вора, он валил его наземь одним пинком, и мчался за следующим. Так он оказался на соседней улице, которая, как видно, тоже вела к пирсу, потому что и по ней тащились точно такие же повозки. Одна из них, с коробками, стояла на тротуаре, и на нее уже складывали награбленное.

Илья засвистел, заорал дурным голосом и принялся расшвыривать низкорослых чернявых грузчиков. От его соседей они отличались только тем, что лопотали по-арабски. Один из них замахнулся ножом, но у Ильи к этому времени уже была в руках палка, и он отбил выпад.

Драка была скоротечной. Арабы пустились наутек, а армяне живо подхватили тачку и перекатили на свою улицу, подбирая разбросанные рулоны и складывая их поверх трофейных коробок.

Илья вместе с ними дошел до рынка. Там их встретил уже знакомый итальянец. Он показал, куда сгрузить ткань, куда коробки, и тут же расплатился мелочью. Армяне пошушукались меж собой, и один из них подошел к Илье.

— Карош, урус, — сказал он. — Испасиб.

Он схватил Илью за руку и вложил в ладонь десятицентовую серебряную монетку.

К вечеру этих монеток в кармане Ильи набралось почти на два доллара. А отец вернулся ни с чем.

— Ничего, — сказал Моисей Лазаревич. — Завтра обойдем другой квартал.