Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да? — чуть удивлённо ответил дядя, оторвавшись от газеты.
— Одолжите машину, пожалуйста, — попросил я. — Неохота такси ловить.
— Его по телефону вызвать можно, — ответил дядя. — Правда, дороже будет, да. Бери, если надо. Надолго тебе?
— Нет, до центра съездить и обратно, — ответил я.
— Ага, — кивнул дядя, после чего снова развернул газету.
Я продолжал сидеть молча.
— Что, прямо сейчас? — спустя минуту спросил Антон Семёнович.
— Желательно, — ответил я.
— Ладно, пойдём.
Он с кряхтением поднялся и пошёл в коридор. Там, покопавшись в кармане пиджака, который висел на вешалке, дядя достал документы. Положил их на туалетный столик в прихожей, потом туда же добавил ключи. Интересно, почему не в руки передал? Какое-то суеверие? Хотя какая разница!
— Спасибо, — кивнул я.
— Горючего полбака где-то, — предупредил он.
— Я заправлю, — пообещал я.
Дядя улыбнулся в ответ.
— Это не обязательно, но было бы хорошо. Мне через пару дней ехать к друзьям на дачу, не помешает.
Я взял документы и ключи в кожаном чехольчике на молнии.
— Спасибо, — ещё раз повторил я.
— Ты это… осторожнее там, — напутствовал меня Антон Семёнович.
— Я постараюсь, — серьёзно ответил я.
Чтобы найти нужный адрес, пришлось изучить карту Киева, которая вместе с дорожными атласами хранилась в бардачке «Шестёрки». Заведение, которое назвал Владимир Вольфович, находилось в центре, недалеко от Крещатика.
Предвидя возможные проблемы с парковкой, я не стал больше мешкать, чтобы был резерв времени.
Однако же, мне повезло: местечко нашлось прямо возле нужного дома.
Улица была покрыта брусчаткой. Необычное явление для Москвы, тут оно попадалось куда чаще, и это придавало городу особый шарм.
Шёл одиннадцатый час утра. Становилось жарко; горячий воздух мрел над тротуаром. Предвидя скорую прохладу, я нырнул в деревянные двери и… был разочарован.
Если тут и были кондиционеры, то сейчас они не работали.
Однако же досадовал я недолго: место оказалось интересным — деревянные панели на стенах, чеканка с изображением винограда, панно с нарисованными старинными винными этикетками. Барная стойка, перетянутая дерматином, и круглые столики. В дальнем конце стояли древние игровые автоматы: «Морской бой» и ещё какие-то.
Я замер, с любопытством оглядываясь по сторонам и затаил дыхание, наслаждаясь моментом. Тут пахло настоящим Советским Союзом, который я помнил из своего детства. Жаль всё-таки, что не удалось вернуться дальше во времени…
— Что, нравится? — Владимир Вольфович сидел у дальнего столика и что-то пил из фаянсовой чашки. Вероятно, кофе.
— Да, — признался я. — Очень… необычно. Я видел много мест, где пытались возродить дух той эпохи, но здесь…
— Здесь всё настоящее, — кивнул политик. — Ничего не менялось. Да ты садись, сейчас выпьем кофе и пойдём прогуляемся, поговорим.
Будто в ответ на его слова рядом с нами возник официант — молодой человек в белоснежной рубашке.
— Латте, пожалуйста, — попросил я.
— Может, чего покрепче? — Владимир Вольфович поднял бровь. — Да ладно, шучу.
— Я за рулём, — на всякий случай всё-таки добавил я.
Через пару минут принесли кофе, который оказался неожиданно хорошим.
Владимир Вольфович молчал, думая о чём-то своём. Я же не торопил события. Только пытался угадать, что же именно у него лично связано с этим местом. Дела молодости? Далёкий отпуск в середине восьмидесятых? Или что-то совсем личное? Однако, несмотря на любопытство, спрашивать я не стал.
— Ну что, прогуляемся? — наконец, сказал политик, кладя на столик крупную купюру.
Он поднялся, и я вслед за ним.
Пока мы пили кофе, на улице стало ещё жарче. Солнце поднялось высоко. Мимо нас шли прохожие: обычные киевляне. Озабоченные своими делами, куда-то спешили, переговаривались. На нас никто внимания не обращал.
— Пошли туда, — Жириновский указал в сторону Крещатика.
— Хорошо, — кивнул я.
Мимо пронеслась старая «Волга», едва не влетев на тротуар.
— Уверены, что для вас безопасно вот так… по-простому? — спросил я, глядя вслед лихачу.
— Как это — по-простому? — Владимир Вольфович изобразил удивление.
— Ну… без охраны, — пояснил я.
— Кто сказал, что без охраны? — подмигнул он.
И только тут я заметил двух амбалов, которые держались от нас на почтительном удалении. Оба — в строгих чёрных костюмах.
— Ого, — улыбнулся я в ответ.
— В наше время по-другому никак, — политик вздохнул. — Знаешь, я подумал тут, что бы я делал, если бы тебя замочили там, в лагере. А ты ведь на миллиметр был, в курсе?
— В курсе, — кивнул я.
— Так вот — что я буду делать? Мне даже кошмары снились по этому поводу… молчать бы я не стал, однозначно. Но, с другой стороны, кто бы мне поверил, а?
Он огляделся по сторонам.
— Какое воображение нужно иметь, чтобы представить, чтобы здесь, в Киеве, ревела тревога воздушной тревоги, а русские ракеты рвались бы где-нибудь неподалёку, а? Ты вот можешь себе это представить?
— Я это видел, — заметил я.
— Верно… видел, — кивнул политик, после чего добавил: — А я легко могу представить. Я ведь помню, как всё вот это вот, — он обвёл ладонью вокруг, — было совершенно немыслимо! Знаешь, там дальше, на Крещатике есть такое здание… а вон оно, уже видно! Смотри вот, правее.
Он указал куда-то в конец улицы. Там стояло квадратное здание, на вид типичный представитель эпохи конструктивизма, трёхэтажное.
— Там когда-то ресторан был, который назывался «Метро». Знаковое место. Огромные залы, отличное обслуживание… там подавали самые правильные котлеты по-киевски. Народу место нравилось: тут справляли свадьбы, собирали банкеты. И ведь оно популярно было, до последнего! А знаешь, что сейчас там?
Я пригляделся. Характерная двойная жёлтая арка была хорошо видна даже на расстоянии.
— «Макдональс»? — уточнил я.
— «Макдональдс», — согласно кивнул политик. — И знаешь для чего? Дело ведь не в том, что место не приносило дохода. Приносило, ещё как. Дело в символе. Он должен был появиться именно здесь. Как знак капитуляции.
— Вероятно, — согласился я.
— Саша, у нас времени на раскачку не остаётся, — тон Жириновского резко изменился, стал мягким, вкрадчивым. Я понял, что в этот момент начался по-настоящему серьёзный разговор. — До меня дошли некоторые слухи… нам надо реагировать.
— Что за слухи? — спросил я.
— Пока мы