за хату его заволок. Чтобы сразу не заметили, если войдет кто во двор. Забрал его ружье, заряды проверил. И к дверям ходу! Замок наружный висел там. На цепочке такой. Я его одной рукой сорвал, отшвырнул в сторону и дверь распахнул. Так мне сразу в морду-то и прилетело! Сковородкой вмазали. Не особо-то и больно, только неожиданно! Смотрю, баба стоит. Сковороду держит. Волосы светлые, да глаза — зеленые-зеленые! Сама худая-худая. Как осиночка! В ночную сорочку одетая. Симпатишная дажить очень! Лицо такое овальное, щеки гладкие, да ямочки на щеках тех. И веснушки. Много-много! Понравилась мне она. Лицо красивое! Только побитое лицо ее. Здорово побитое. Видно щека опухшая, да глаз подбитый. Еще шея в царапинах красных. Били бабу. Да видать кулаками били. Вон аж губа разбитая! Жалко ее стало. Враз у меня от этого, та муть черная в душе отлегла. Успокоился я. А на тех, кто бил — наоборот разозлился! Вот думаю — козлы! Это кто-ж бабу бить то сподобился? Сами небось такие-же как и баба. С мужиком пусть потягаются сперва! Тьфу... Узнаю, думаю — нос в щеки вобью враз!

Увидала она, кого сковородой ударила, да на жопу-то и шлепнулась. Да глаза закрыла. А сама причитать: Ой ты лесовик-батюшка не гневайся! Ой ты дух лесной, не казни...

— Цыц! — говорю. — Терентий — я. А ты — Серафима?

Кивает.

— Степан за тобой послал! Сын твой.

Как услыхала про Степана, дык сразу на ноги вскочила. — Где мой сын? Что с ним?! А доченька где?..

— Все со мной! Только быстро! — говорю. — Собирайся! Некогда. Сейчас набегут сюда, да худо будет нам! И не видать тебе ни сына, никого! — не стал я ей про дочку ее говорить, что в лесу только ленточку одну нашли от платья. Подумал, скажу — расстроится, плакать начнет. Успокаивать ее, времени нету! Да и что говорить? Тела нет, крови — тожить нет! Мож и живая, да сыщется еще! Чего человека раньше времени расстраивать?! Вот так.

Замолкла она сразу, да скорее одежу натягивать. Уж думал рот затыкать ей придется... Ан-нет, бегом засобиралась! Умная баба! Пока она шмотки на себя натягивала, осмотрелся маленько. В хате чисто так, все ладненько! Стол, стулья «магазинские». Не строганые из досок, а — мебель настоящая. Хорошо живут! Еще диван в хате «мягкий», да шкаф лакированный. На столе — продукты: хлеб да лук. Сало еще. Картошки немного. Я как увидал жратву-то, так у меня под ложечкой и засосало! Ага, с ночи не жрамши... Ведро еще на табурете стояло. В углу. Чистое! И оно нужно! Для машины. Ладошками воду в радиатор черпать — такое удовольствие...

Подхватил я, то ведро, дык туда продукты те и сложил. Все равно они ей тут уже не понадобятся, с собой забираем. Не воровство это! Смотрю: Серафима-то собралася! Штаны надела, да бушлат накинула. В сапоги вскочила. Да еще сумку с собой нагребла. Говорит — сыну, да дочке собрала. Одеться, да покушать. Быстрая!

— Ну, добро! Умница! Кирсан где? — спрашиваю.

— Уехал, — говорит. — С дружками со своими. На разведку они поехали. А куда — не знаю.

— Бил, он?

Кивает, а сама глаза прячет. Ничо я ей не сказал. Думаю: вот же гадина, Кирсан этот! Ну ничо, попадется еще... Покажу, как бьют. Навсегда запомнит он у меня! И как бабу бить, и как детей в лесу гадинам оставлять... Все ему покажу, козлу этому! — Готова?

— Готова!

Я к дверям подбежал. Приоткрыл дверцу, глянул: калитку кто-то уже открыл да рожу туда засунул, приглядывается. Видать на выстрел сбегаться начали! Ну, я туда и пальнул с ружья. Попал — ни попал, не знаю! Только исчезла рожа, да калитка закрылась. Я выскочил на двор, сразу патрон новый вложил-зарядил, да Серафиму следом позвал. — К забору беги!

Бегом-бегом! Слышу, калитка скрипнула. Глянул — снова кто-то лезет! Только сейчас стволы торчат из калитки. Палить начали в сторону входа в дом. Только там уже нету нас! До дырки в заборе добежали. Выглянул — никого! Серафиму туда засунул, да под задницу ее худую, подтолкнул. Некогда тут возиться! Глянул еще раз во двор: уже двое зашли! Стволы наготове, морды злющие! Медленно крадутся. А из-за калитки еще стволы ружей торчат. Кто-то по окнам пальнул. Обложили ребятушки! Ну да и хрен с ними, можно им уже рукой на прощание помахать! Только этого я делать конечно не буду. Ноги уносить надо. В дырку полез!

Как вынырнул оттуда, сразу веткой ее заткнул, чтобы не заметно было. Подхватил Серафиму на руки и ходу! Сразу так решил, чтобы не гадать: поспеет за мной или нет. Что было сил рванул, будто пуля полетел! Речку-ту враз перемахнул, да еще больше припустил. Кажись за несколько секунд до дороги лесной той домахал. Волчок меня встречать вышел, да Степка следом. Выглядывают из кустов, хорошо у них все видать. Степка мамку увидал, — радости! Обнимать ее, целовать. Мать его обнимает, да за дочку, за Аленушку спрашивает. Ну а Степка в слезы... И она плакать. Такое дело. Я ведро в машину закинул и мотор заводить сразу. Серафиму силой в машину затянул. Степану крикнул: — Бегом сюда!

Попрыгали. Волчок на платформу сзади запрыгнул. В кабине места-то уже не осталось. Только мотор загудел, я сразу газу дал! На ходу уже двери закрывали. Взревел мотор, сорвался Урал с места! Я ему вторую, выжал газ и сразу — третью! С хрустом немного зашла передача. Ну да ничо, потерпи мой хороший! Нам только ноги бы унести!

Неслись сквозь заросли. Степка все дорогу указывал. «Левее-правее! Тут газу, тут тормози!» Урал проламывал ветви молодой поросли, разметал кусты, периодически проваливаясь колесами в невидимые ямы и канавы, но только благодаря огромному их размеру, успешно их преодолевал. Серафима все порывалась вернуться,