– Я поняла, не волнуйся.

Полин кивнула и, забрав поднос, ушла. Я тоскливо окинула взглядом обед, есть который теперь совсем не хотелось. Дверь снова отворилась, но вместо служанки вошла леди Кэтлин.

– Позволите, миледи?

Я махнула рукой на кресло перед собой.

Баронесса, взволнованно теребя в пальцах истерзанный платок, опустилась напротив.

– Нам нужно ехать. Завтра. Дорогая, надеюсь, вы не откажетесь от нашего уговора?

Поглощённая мыслями о происшествии с виконтессой, я не сразу вспомнила, о чём идёт речь. Но лихорадочный блеск в глазах Кэтлин тут же обо всём рассказал.

– Вы уже готовы? Я не ожидала, что так скоро.

– Тэрис уже ждёт меня, – баронесса снова стиснула платок в кулаке. – И короля сейчас нет. А значит, на нас не будут смотреть так пристально в его отсутствие.

– Может, в его отсутствие за нами будут наблюдать ещё внимательнее, – попыталась возразить я. Отчего-то всё это меня сильно тревожило. – Здесь герцог. И принц.

– Они все заняты смертью бедной Ултаны, – шепнула Кэтлин. – Конечно, это ужасно. И мне её очень жаль… но я не могу ждать теперь, потому что её гибель случилась как раз тогда…

Она осеклась, разглядывая моё лицо. Видно, на нём так явно читался скепсис, что баронесса даже качнулась назад.

– Вы уверены, что ваш возлюбленный не сможет подождать, пока здесь всё хотя бы немного уляжется? – Я всё же взяла ещё дольку яблока, чувствуя, что аппетит и голод возвращаются после неожиданного потрясения.

– За ним может быть погоня. Если мой отец узнал… А он, скорей всего, узнал. У него много подручных вокруг, которые докладывают обо всём, – растерянно забормотала Кэтлин.

– И вы всё же надеетесь сбежать? – Сомнения в том, что вся эта затея окончится хорошо, всё росли.

– Не нужно заставлять меня сомневаться. Это всё равно у вас не получится, – начала злиться Кэтлин.

– Если вам так не терпится… Я не стану отказываться от своего обещания помочь вам.

Баронесса тут же вновь оттаяла и улыбнулась. А улыбалась она, надо сказать, весьма редко. Видимо, радость от предвкушения встречи с милым сердцу мужчиной перекрывала весь страх и беспокойство.

– Я буду вечно вам благодарна.

– Подождите ещё благодарить.

Кэтлин встала и, кивнув на прощание, вышла. А я вызвала Лию, хоть не особо желала её видеть. Строгая служанка явилась скоро, уж кто бы в том сомневался. Она в ожидании встала недалеко от двери, позволяя мне спокойно допить чай.

– Лия, пожалуйста, передайте его светлости, что завтра мы с баронессой Бирн собираемся выехать в город за покупками.

– Вас что-то не устраивает, миледи? Если вам что-то нужно…

– Мы просто хотим прогуляться. Сколько можно сидеть в замке?

Служанка пожала плечами, судя по всему не понимая, чем я недовольна.

– Я передам его светлости.

– Великолепно.

Лия степенно удалилась. Но не успела ещё возвратиться Полин, чтобы убрать со стола, как она вернулась и с нескрываемым удовольствием на лице выдала:

– Его светлость просил вас спуститься к нему в лабораторию. Желает с вами поговорить.

А я, значит, девочка на побегушках. Но возражать бессмысленно. Потому пришлось идти за торжественно шествующей Лией, готовясь выслушивать от герцога порцию поучений. Однако, пока мы шли, я поняла, что даже соскучилась по Финнавару за то время, что его не видела.

Кабинет или, как назвала её Лия, лаборатория находилась в той части замка, в которой бывать не приходилось. И, похоже, таких закоулков в нём было достаточно, несмотря на кажущуюся компактность. Здесь было мрачновато: коридор почти не освещался, стены без какой-либо лепнины и украшений бугрились ровными каменными блоками. Ряд дверей уходил далеко вперёд. И создавалось впечатление, что в этих застенках пытают людей. Или делаются какие-то тайные дела.

Лия проводила меня до одной двери, но даже прикасаться к ней не стала, только указала рукой, приглашая войти. Я вздохнула и дёрнула ручку. В нос тут же ударил запах трав и лёгкой духоты. Финнавар полубоком сидел за столом и что-то записывал в толстенную книгу. Волосы его были собраны в небрежный хвост, из которого выбились светлые пряди. Он морщил лоб, на миг задумываясь, и снова принимался строчить, часто макая перо в чернильницу.

– Проходите-проходите, миледи, – проговорил рассеянно, не отвлекаясь.

Честное слово, будто пришла к директору пансиона. И кажется, что сейчас он начнёт отчитывать за какую-то шалость или недостаточную прилежность.

– Вы о чём-то хотели поговорить?

Герцог наконец отложил перо и поднял на меня взгляд. Его лицо осталось совершенно серьёзным, даже строгим.

– Хочу сказать, что вы с баронессой Бирн задумали несвоевременную глупость, – он встал и подошёл. Я едва не застонала, предчувствуя мучение от столь близкого его нахождения. – Полагаю, вы слышали, что случилось с Ултаной Кавана?

– Да, ваша светлость.

– И считаете, что выехать в город за ненужными покупками лишь для того, чтобы развеяться, самое время?

– Не думаю, что с нами что-то случится. Можно взять с собой сопровождение, если уж вы так беспокоитесь. – Собственные слова казались до ужаса вздорными.

Стукнуть бы хорошенько Кэтлин за её непослушание. И меня заодно, потому что согласилась участвовать в её задумке.

– Я считал вас умной девушкой, миледи, – прищурился Финнавар. – Неужели ошибся?

К щекам бросилась краска. Вот оно. Началось. Менторский тон, от которого хочется провалиться сквозь землю или пойти пожаловаться матушке.

– Ваша светлость…

– Почему-то мне кажется, что идея поехать в город была не ваша, – продолжил герцог, чуть смягчив голос. – В любое другое время в ней не было бы ничего дурного. Но сейчас, пока мы не выяснили, кто убил виконтессу, девушкам лучше не покидать замка.

– Я понимаю, ваша светлость.

– Прекратите!

Я непонимающе на него уставилась.

– Что прекратить?

– Обращаться ко мне «ваша светлость».

Герцог раздражённо отвернулся, будто тут же пожалел о своих словах.

– Простите, – пробормотала я, раздумывая, как же теперь его называть.

– Вопрос с вашим выездом пока оставим. Потрудитесь передать мои слова леди Бирн.

Я повернулась было уходить, но остановилась у самой двери, мучаясь догадкой.

– Вы за что-то злитесь на меня, милорд?

Финнавар оглянулся через плечо. Всего несколько мгновений на его лице отражалась борьба между тем, чтобы что-то мне сказать, и тем, чтобы смолчать.