— Сомневаюсь. Если вы прибегаете к таким методам, то дела ваши плохи. Надо отдать вам должное, вы отличных козлов отпущения подобрали.

Ершов бросил карандаш.

— Вы преступники. А козлов из вас сделают в зоне. Вы бежали из Питера, потому что оба находились в розыске и вам наступали на пятки следственные органы. Вот причина того, что вы пошли на сговор с чеченскими террористами. Вам обещали содействие в переброске за кордон через чеченский коридор…

— Послушайте, полковник, мне ваша ахинея уже порядком надоела. Я два года воевал в Афгане, имею награды и в террористы не гожусь. Не мой профиль.

— Извините, Рудольф Карлович, я совсем забыл про ваш профиль. Первую судимость вы получили за налет на мирных граждан, покушение на убийство и сопротивление властям. Вторая судимость вам грозит за массовое убийство подростков. Четырех восемнадцатилетних подростков вы перерезали, как свиней на рождественский стол. Это и есть ваш истинный профиль? Настоящее лицо?

Адмирал не выдержал и встал с места.

— Я протестую. Этот человек на моих глазах рисковал собственной жизнью. Никакого отношения к террористам он не имеет. И Дмитрий Горохов также. Благодаря этим ребятам спасены жизни ста человек. Все остальное меня не интересует, полковник, и позвольте мне не присутствовать при дальнейшем шутовстве. Здесь не цирк.

Адмирал вышел из кабинета, хлопнув дверью.

— Боюсь, полковник, ваша идея обречена на провал. Ершов вновь взял в руки карандаш, повертел им и,

глянув на арестованного, тихо продолжил:

— Тебе, Янсон, грозит пожизненное заключение. Я бы тебя поставил к стенке. Но мы стали слишком либеральны. Добреньких из себя разыгрываем. А что касается моего спектакля, то я отвожу тебе в нем одну из главных ролей. Подумай своей куриной головой, что тебя больше устраивает: просидеть остатки жизни в одиночке, где ты свихнешься через пару-тройку лет, либо получить пять лет строгача и через три выйти по амнистии?

— Хочешь купить мою душу?

— Если ты разыграешь сценарий с чеченскими террористами, втянешь в него Горохова, то в моих силах будет закрыть заведенное на тебя уголовное дело. Мы забудем о твоих убийствах. Ты пойдешь как пособник угонщиков самолета. Вся вина ляжет на чеченцев. Больше пяти лет тебе не грозит.

Рудольф переминался с ноги на ногу и сжимал кулаки за спиной.

— Никаких чеченцев я в глаза не видел. Дмитрия Горохова не знал и не знаю. В чем виноват, того не скрываю и готов отвечать. Это мой крест. Поверни время назад — и я еще раз убил бы этих подонков. Они виновны в смерти моей дочери и жены. Что заслужили, то и получили. Я их не убивал, я их казнил, и рука у меня не дрогнула. Так же, как и ты бы меня с удовольствием поставил к стенке.

— Ты еще не готов к обстоятельному разговору, Янсон. Иди и подумай: речь идет о твоей судьбе. Но только не думай, что во Владимирском остроге в одиночке тебе будет так же хорошо, как на армейской гауптвахте.

В кабинет вошли конвоиры.

— Отведите его на место до моего особого распоряжения.

Рудик спускался вниз по лестнице и пытался понять: с какой целью Ершов хочет потопить Дмитрия Горохова? Чем он ему насолил? Значит, Димка сбежал? Молодец! Но что произошло с Ольгой? Он взял ее с собой. Где она? Ушла с ним или попала в больницу?

Его отправили на «губу» до того, как в часть привезли тех, кого взял к себе на борт вертолет МЧС. Он не знал, что Ольги среди них нет, и, конечно же, не мог предположить, что, когда он пересекал строевой плац, девушка наблюдала за ним, находясь в сотне метров за символической оградой.

— Послушайте, ребята, — неожиданно вскрикнул Горохов, глядя на появившийся на плацу конвой. — Всех пассажиров держат в казарме под охраной, а Рудика отдельно. Я хочу знать, почему, где и зачем. А почему бы не проследить за ними?

— Хочешь в его компанию попасть и всю нашу затею завалить? — строго спросил Литовченко.

— А какого черта мы устраивали весь этот маскарад? Зачем перлись к черту на кулички? Кино посмотреть?

— Но теперь мы точно знаем местонахождение всех пассажиров рейса 14-69. Этого тебе мало? Они стали заложниками спецслужб! У нас на руках факты…

— А я думаю, что Дмитрий прав, — оборвал начальника Вадим Астахов. — Кто и в чем может заподозрить двух офицеров на территории воинской части, которая ничего из себя не представляет как военный объект?

— Почему двоих? — спросил Литовченко.

— Потому что я пойду с майором, а вы, лейтенант, останетесь здесь на стреме. Сейчас погоны все решают, а не занимаемая должность в «Ставропольском вестнике». Слушайте, что вам капитан говорит.

Астахов подошел к забору и подставил спину, согнувшись пополам.

— Вперед, майор, я за вами.

Горохов взобрался на забор и спрыгнул на противоположную сторону. Через секунду Вадим оказался рядом с ним.

— Звездочки угасли, а еще не рассвело. Самое время для темных дел. Не так ли, майор?

Горохов улыбнулся.

— А ты мне нравишься, капитан.

— Хорошо работать плечом к плечу, когда нравишься своему напарнику.

Они вышли на дорожку, выложенную бетонной плиткой, и направились следом за караулом.

Рудика завели в одноэтажное здание, стоявшее на отшибе. Дом имел квадратную форму и занимал немалую площадь. Двери были с трех фасадов. Над одной висела фанерная табличка «Баня», над второй за углом болтался щит с надписью «Медсанчасть», а над дверью, в которую завели Рудика, ничего не висело.

— Очевидно, это и есть самый секретный объект.

— А мы сейчас это проверим, — сказал Вадим.

— Не торопись, капитан. Давай немного выждем. Дай людям расслабиться. Сейчас чайку себе нальют, сапоги с ног стащат, сигарету закурят.

Он не успел договорить, как конвоиры вышли. Они стояли в десятке шагов от дверей, и прятаться не имело смысла.

— Главное — не дергаться, капитан. Давай-ка закурим.

— Лучше потерпеть. Офицеры на «Парламент» еще не умеют зарабатывать, а «Приму» я не курю.

— Вот так и засыпаются резиденты вражеских разведок. А еще друг режиссера. Спектакли про наших бойцов ставит. Плохо он тебя подготовил.

— Зато вас, майор, отлично подстригли. Вы теперь от этих ребят ничем не отличаетесь.

Солдаты прошли мимо и отдали честь.

— Класс! — воскликнул Вадим, глядя им вслед. — А это вселяет уверенность. А чем мы хуже?

— Вот сейчас и проверим, — буркнул Горохов. — Глубокий вздох, и пошли.

Он перекрестился левой рукой.

Из шести камер занята была только одна, остальные двери с крошечными зарешеченными окошками оставались открытыми. Прапорщик с повязкой «Дежурный» сидел, слушал радио, пил чай и разгадывал кроссворд. Кроме него, в дежурном помещении никого не было.