привычка. Поначалу я очень удивлялась, потому что сама всегда ем быстро, но потом привыкла и уже не обращала внимания на то, что за обедом приходилось подолгу ждать его.

Я, как обычно, быстренько съедаю свою порцию. И очень вовремя, потому что, как только я доедаю, из комнаты доносятся недовольные кряхтения нашего сына.

Мирон, подрывается с места, но я останавливаю его:

– Макарчику пора кушать. Я схожу сама.

Даже не замечаю, как укладываю свою ладошку на ладонь Богданова, что лежит на столе.

Сообразив, быстро одергиваю себя.

Щеки отчего-то краснеют, хотя вовсе неясно почему в такой ситуации, за это неосознанное движение, меня одолевает стыд.

Мирон делает вид, что не замечает ничего, хотя, я прекрасно понимаю, что мужчина не оставил мой жест без внимания.

Надеюсь, он не воспримет его, как сигнал к действию.

– Если захочешь добавки – возьмешь в сковороде, – бегло произношу, и быстрым шагом удаляюсь с кухни.

Когда я захожу в комнату, сыночек уже собирается громко закричать, но, услышав мой голос, замолкает, послушно ожидая вкусного обеда.

Какой же он у меня все-таки! Настоящий мужчина! Капризничает мало, стойко переживает голод и любит, когда я таскаю его на ручках, прижимая к груди.

– Кушай, малыш, – поддерживаю я, когда Макар с богатырским аппетитом пьет молоко. – Будешь хорошо питаться, вырастишь большим и сильным, как папа.

Когда думаю о том, что этот самый папа ждет нас сейчас за дверью комнаты, меня переполняет масса ощущений.

Они противоречивые, и рвут в разные стороны. Хотя, я предпочла бы вообще от них избавиться, но за год не получилось, а сейчас не выходит тем более.                                                                                          

После еды сынок снова засыпает. Мне в такие моменты всегда вспоминается диалог лягушек из «Дюймовочки»: «Ну, вот поели, теперь можно и поспать. Ну, вот поспали, теперь можно и поесть». Отлично характеризует моего ребенка.

Сон, правда, у малыша чуткий. Каждый раз проблема – уложить его с рук в кровать.

Я осторожно опускаю Макара в кроватку. Почти не дышу. Медленно вытаскиваю из-под него свою руку.

Когда сынок, сладко вздохнув, продолжает спать, мне и самой хочется облегченно выдохнуть. А потом глубоко вдохнуть прежде, чем выйти из комнаты, прямо к своему наваждению.

Мирон продолжает сидеть за столом. Пока кормила сына, он тоже успел съесть свою порцию.

Хватаюсь за тарелки, чтобы скорее убрать со стола. Не люблю беспорядок. Да и хочется занять себя чем-то, чтобы не думать о НЕМ. О том, как он близко.

– Ань, – хрипловатый низкий голос, что слышится за моей спиной, отдается во мне мурашками, бегущими по спине.

Я знаю, когда Мирон говорит ТАК. Чувствую его. Даже могу предугадать следующее действие: он подойдет ко мне.

Богданов, действительно, поднимается со стула и движется в мою сторону.

Замираю. Буквально все слова застревают в горле, скапливаясь там болезненным комком.

Наверное, я должна как-то ответить, остановить его. Уберечь от шага, о котором мы оба пожалеем. Но не получается. Просто не выходит.

Я напрягаюсь, ожидая первого прикосновения.

И оно заставляет вздрогнуть.

Прокатившийся по телу ток, дарит приятные ощущения, о которых я так мечтала забыть.

Мирон притягивает меня к себе. Плотно. Нежно. Не оставляя между нами ни сантиметра пространства.

Он утыкается носом мне в шею, вызывая еще больше мурашек, еще больше приятных ощущений, еще больше желания переступить черту, наплевать на все и стереть грань, что широкой полосой лежит между нами.

Горячий и твердый, точно скала, Мирон заставляет меня таять, как шоколадку на солнце.

Я чувствую позади себя его рельефный, горячий торс, раскаченный и красивый, даже идеальный. Лучшее мужское тело, что я когда-либо видела.

Обнаженным, в рубашке, в футболке Мирон всегда смотрелся божественно. Высокий рост, широкие плечи, выраженные мышцы на руках. И я млела от этого вида. Долго не могла поверить, что вся эта красота досталась мне. Мне одной.

– Мирон… – все что получается, это тихо вымолвить его имя. Мягко, на выдохе, с мольбой.

– Молчи… – его голос уже тоже практически невозможно узнать. – Не говори ничего… Не говори…

Он будто убеждает в чем-то сам себя. Убеждает, и боится, что я разрушу все, испорчу своими словами или действиями.

– Белоснежка… – выдыхает Мирон мне в ухо, вырывая из моей груди глухой возглас.

Все тело наполняется приятной истомой. Кажется, я окончательно теряю связь с реальностью, хоть и отчаянно желаю в ней задержаться.

ГЛАВА 21

Аня

В какое-то мгновение туман в голове рассеивается. Будто по щелчку пальцев, я возвращаюсь в сознание.

Наверное, кто-то свыше помогает мне не совершить необдуманного, совсем ненужного поступка.

Я не хочу быть на вторых ролях. Не хочу быть мимолетным развлечением. Не хочу рушить семью Мирона.

Я не вправе так поступать.

Если он решит снова быть со мной и с сыном, то пусть сначала станет свободным.

Хотя, о чем это я? Жена Мирона беременна, и, как бы мы не хотели, одна из нас должна будет растить ребенка с приходящим папой. И, наверное, я бы не хотела собственноручно лишать какого-то ребенка его отца.

Быть может, я неправа, быть может, я слишком мягкая, но я такая, какая есть.

Мне хватает сил, чтобы оттолкнуть Мирона. Развернуться, упереться в грудь ладонями и оттолкнуть.

– Ань?! – он непонимающе моргает. А я качаю головой.

– Тебе стоит уйти, – прошу я.

– Ты же хочешь, чтобы я остался, я знаю, – мужчина не отстает.

– Я хочу, чтобы ты ушел, – стою на своем.

В кухне повисает тишина. Мирон смотрит мне в глаза, а я гляжу на него. Закусываю губу с внутренней стороны, чтобы не расплакаться. Уже чувствую, как слёзы наливаются в глазах, и их неприятно щиплет.

Но я не дам волю эмоциям, не покажу все то, что чувствую на самом деле.

– Да, ты права, – вдруг произносит отец моего ребёнка.

Но я почему-то не чувствую облегчения. Я правда хотела, чтобы он ушел, но когда Мирон согласился со мной, мне вдруг стало мучительно горько оттого, что он и вправду собирается это сделать.

Желание заплакать становится сильнее. Я уже чувствую, как начинают дрожать