Как я позднее узнал, она поддерживала связь с окружавшими меня врачами по электронной почте.

– Помните, как вы предложили мне довериться вам как врачу и просто быть пациентом? – спросил я. – Мне кажется, это хорошая идея. Я читал немало научной и художественной литературы, пытаясь найти свое место, но так его и не нашел.

– Честно говоря, я не думаю, что литература способна вам помочь в этом, – ответила она.

Теперь Эмма была капитаном корабля, неся с собой покой в больничный хаос. Мне на ум пришли строки Т.С. Элиота:

Я откинулся на подушку и закрыл глаза. Погрузившись в темноту забытья, я наконец расслабился.

Предполагаемая дата родов Люси прошла, а схватки так и не начинались. Меня выписали из больницы. С момента постановки диагноза я похудел на пятнадцать килограммов, шесть из которых потерял за последнюю неделю. Теперь я весил столько же, сколько в восьмом классе. Волосы сильно поредели за последний месяц. Я пришел в себя, но был истощен: кости выпирали через кожу, и я напоминал ходячий рентгеновский снимок. Даже держать голову было для меня утомительно, а чтобы поднять стакан с водой, мне требовалось задействовать обе руки. О чтении и речи идти не могло.

Мои родители и родители Люси приехали в город, чтобы помогать нам. Через два дня после моей выписки у Люси начались схватки. Она оставалась дома, пока моя мама отвозила меня на консультацию с Эммой.

– Вы чем-нибудь обеспокоены? – спросила Эмма.

– Нет.

– А должны. Вам предстоит долгое восстановление.

– Ну, честно говоря, да. Мне становится страшно, когда я думаю обо всем, что меня ждет. Но я готов совершать маленькие шаги день за днем. Нужно вернуться к ЛФК. Однажды мне уже удалось встать на ноги, поэтому это не будет для меня чем-то новым, ведь так?

– Вы видели ваши последние снимки?

– Нет, больше я их не рассматриваю.

– У вас все хорошо, – сказала она. – Опухоль стабильна, даже немного уменьшилась.

Затем мы обсудили дальнейшую программу действий: как только я немного окрепну, мы продолжим химиотерапию. Было очевидно, что я не смогу участвовать в каких-либо клинических испытаниях, пока не наберусь сил. О любом лечении и речи идти не могло, пока я не встану на ноги. Я прислонил голову к стене, чтобы облегчить работу вялым мышцам моей шеи. Мысли были затуманены. Я снова нуждался в оракуле, который выпытывал бы секреты у птиц, звезд, мутировавших генов и кривых Каплана – Мейера.

– Эмма, – сказал я, – какой следующий шаг?

– Стать сильнее. Это все.

– Но когда рак вернется… Я имею в виду вероятность… – запнулся я. – «Тарцева» мне не помогла, химиотерапия чуть не убила. Дальнейшее лечение, если я вообще до него дойду, неизвестно, к чему приведет. Еще есть множество неопробованных экспериментальных методов. Я не знаю, вернуться ли в операционную или…

– У тебя впереди пять лет, – сказала она.

Она произнесла эти слова без авторитетного тона оракула, без непоколебимой убежденности верующего. Они скорее напоминали мольбу.

Мне сразу вспомнился мужчина, который мог изъясняться лишь последовательностями цифр. Мы сидели с ней рядом, врач и пациент, в отношениях между которыми иногда царит авторитарный дух, а иногда это просто двое людей, держащихся вместе, и один из них катится в бездну.

Как оказалось, врачам тоже нужна надежда.

Пока мы добирались домой, мне позвонила мать Люси и сказала, что они едут в больницу. Люси рожала. «Договоритесь об эпидуральной анестезии заранее. Она достаточно страдала», – напомнил я.

Я вернулся в больницу в инвалидном кресле, катил которое мой отец. Я лег на кушетку в родовой палате и накрылся несколькими одеялами, чтобы мое напоминающее скелет тело не содрогалось от холода. В течение следующих двух часов я наблюдал за Люси и медсестрой. Когда пришло время тужиться, сестра начала считать: «И раз, два, три, четыре, пять, семь, восемь, девять и… десять!»

Люси повернулась ко мне улыбаясь и сказала: «Как будто я в спортивную игру играю!»

Я лежал на кушетке, улыбался Люси в ответ и смотрел на то, как поднимается ее живот. Я понимал, что меня не будет рядом бо́льшую часть жизни моей жены и дочери, и мне хотелось быть с ними, пока это возможно.

После полуночи меня разбудила медсестра. «Уже почти все», – прошептала она. Она стянула с меня одеяла и помогла пересесть в кресло рядом с женой. В палату пришла акушерка, которая была приблизительно одного со мной возраста. Когда показалась головка ребенка, она сказала: «Одно я знаю точно: ваша дочь унаследовала ваши волосы. Такие же густые!» Я кивнул в ответ и взял Люси за руку, чтобы поддержать ее во время заключительных минут родов. После финальной потуги 4 июля в 2.11 на свет появилась Элизабет Акадия – Кэди. Это имя мы выбрали задолго до ее рождения.

– Можно положить ее вам на грудь, папа? – спросила медсестра.

– Нет, я слишком х-х-х-холодный, – ответил я, стуча зубами, – но я был бы счастлив подержать ее на руках.

Ребенка закутали в одеяло и подали мне. Держа дочь и сжимая руку Люси, я задумался о том, что уготовила мне жизнь. Раковые клетки в моем теле могут продолжить умирать или снова начать делиться. Теперь впереди я видел не бесплодную землю, а чистый лист, который еще можно заполнить.

Теперь в нашем доме стало веселее.

День за днем, неделя за неделей Кэди расцветает: первый схваченный предмет, первая улыбка, первый смех. Педиатр регулярно ведет записи о ее развитии, отмечая, чему она уже успела научиться. Кэди окружена яркой новизной. Когда она сидит, улыбаясь, у меня на коленях и слушает, как я тихонько напеваю, комната наполняется видимым тепловым излучением.