— Ваш рапорт спасет его от виселицы, — отозвался командир полка. — Вы вправду отметили его храбрость и так далее?

— А почему бы не упомянуть хорошие черты в человеке? Или об этом нужно было молчать? — Ответа я не дождался.

Тем временем преступника перевели под дисциплинарный арест в дивизию. Через несколько дней военный полицейский привел его обратно. Он уже пришел в себя. «Судья сказал, что мне нужно благодарить вас, герр обер-лейтенант. Смертный приговор, ага — но сразу же замененный на службу на передовой. Я пришел забрать вещи, и они переведут меня в пехоту, где мне придется проявить себя. Еще раз спасибо, на этот раз я был на волосок от смерти».

Мои слова об осторожности, похоже, были пропущены мимо ушей. Он бодро собрал вещи и ушел с позиции в сопровождении военного полицейского. Через несколько дней мы узнали, что он был убит во время операции штурмовой группы по возвращению здания, взятого русскими. По слухам, он первым ворвался в здание.

Операция «Кольцо»: ликвидация сталинградского «котла», 10 января — 2 февраля 1943 г.

Вскоре, когда все в нашем дивизионном секторе шло к концу, Эйкман еще раз проявил себя с одной из своих русских пушек. Он стрелял по русскому танку, и ему пришлось укрыться в подвале. Т-34 еще был способен драться и переехал одну из станин, так что она сломалась. Когда танк прошел мимо, Эйкман с солдатами рванули из подвала к поврежденному орудию, развернули его и выстрелили русскому колоссу в уязвимую корму. Он мгновенно загорелся.

Холодный профессионализм этого бывшего бухгалтера и его солдат, воевавших на свой страх и риск, впечатлил не только меня, но вскоре о нем узнал весь полк. Эйкману не повезет вернуться домой, в войне он не выжил.

Аэродром у Питомника мы потеряли 14 января 1943 г. Это практически прекратило и без того неадекватно скудное снабжение. Сопровождения транспортных самолетов истребителями больше не было. Небо над Сталинградом контролировали русские самолеты. Нам сбрасывали контейнеры снабжения с боеприпасами, едой и медикаментами. Естественно, этого мизера и близко не хватало для снабжения армии минимальным количеством еды, чтобы не умереть с голоду. Многие из контейнеров, сброшенных на парашютах, промахивались мимо цели и падали рядом с русскими — нередкий случай. Другие, которые удавалось обнаружить, не сдавались, как было приказано, а те, кто их нашел, оставляли их у себя.

«Котел» теперь съеживался с каждым днем. Армейское руководство пыталось поддержать наш боевой дух быстрыми повышениями по службе и раздачей медалей. Несмотря на все превосходство противника, армия в эти дни разрушения совершала просто нечеловеческое усилие. Каждый день мы могли слышать, как тот или иной угол котла попадал под тяжелый обстрел русской артиллерии. Это означало, что там вскоре начнется атака и зона окружения еще сократится. Нам стало известно из множества сброшенных на нас листовок, что русские предложили армии капитулировать. Завися в своих решениях от фон Манштейна и Гитлера, Паулюс ответил отказом — как и ожидалось. Что он чувствовал и что он думал лично, осталось неизвестным. У нас не было ощущения, что нас ведет во всем превосходящий нас командующий армией, хотя каждый чувствовал, что теперь нам необходимо энергичное руководство.

В жестоком холоде степей вокруг Сталинграда больше ничего нельзя было сделать. Линия фронта становилась все тоньше, и приходилось переходить к обороне только узловых «шверпунктов». Может быть, нам и самим нужно было окопаться в городских развалинах, чтобы получить лучшую защиту от обстрела и от противника. По-моему, слишком мало можно было сделать для защиты нашей «цитадели». У окруженной армии теперь было три возможности:

1) как можно скорее прорваться наружу;

2) сопротивляться со всей сосредоточенностью столько, сколько нужно, чтобы ослабить противника;

3) капитулировать, как только сопротивление станет бесполезным.

Паулюс не выбрал ни одного из этих трех, хотя он, как командующий армией, отвечал за своих солдат.

Когда я последний раз пошел навестить свою полубатарею на Волге, я заглянул в подвал универмага на Красной площади, где в сентябре располагался штаб батальона из нашей дивизии. Мне повезло наткнуться на оберста Роске, который командовал своим пехотным полком с большим умением и профессионализмом. Я несколько раз работал с ним и был впечатлен его молодой энергичностью. Мы немного поболтали. Он считал, что воздух в «геройском подвале» нам не подходит. По мне в беготне по универмагу было что-то нереальное.

По остаткам города еще бродили самые странные слухи: германский бронированный кулак готовится прорвать снаружи кольцо окружения. Такова была причина лихорадочных атак русских и их предложения о капитуляции. Все, что нам нужно было делать, — это продержаться еще несколько дней.

Откуда должны были взяться эти танки, если они в декабре не смогли даже приоткрыть «котел»? Все метались между надеждой и отчаянием. В это время был потерян последний аэродром в Гумраке.

Из степи и из Гумрака в город хлынули бесконечные обозы разбитых дивизий. Неожиданно стало возможно найти немного топлива. Непрерывный поток машин катился в город. Серые автобусы, удобно оборудованные внутри как мобильные командные пункты или управления армейских служб, создавали впечатление, что в городе завелись автобусные маршруты. Колонны грузовиков везли в городские подвалы продукты, алкоголь, канистры с бензином и патроны — явно какие-то незарегистрированные обменные фонды. Упитанные казначеи в чистенькой форме зорко следили за своими сокровищами и исчезали, лишь когда над транспортным потоком показывался русский самолет. «Откуда у них все это и почему они все это только сейчас везут?» — со смесью зависти и горечи задавались вопросом солдаты, потому что у них неделями ничего не было. Жилье в городе становилось редкостью. В просторном подвале под моим командным пунктом у нас еще было место принять несколько человек. Теперь моему шпису нужно было все как следует организовать. Он устроил то, что было трудно назвать иначе как гостиничным бизнесом. Кто бы ни искал у нас убежища, должен был расплатиться товарами вроде сигарет, шнапса или кофе, но мы предпочитали консервы. Это было самой ценной валютой. Я с самого начала был против этой системы и хотел прикрыть предприятие — но передумал, когда увидел, какими упитанными и обеспеченными были наши гости — и как они охотно делились.

«Ублюдки — посмотрите, сколько они припрятали для себя. Все это время они нас обманывали, а теперь у них столько, что они даже не знают, что со всем этим делать», — сказал шпис.

Спустя несколько дней в город с запада стала прибывать измученная пехота. Там было много раненых, и многие были обморожены. Температура в те дни не поднималась выше минус 20, чаще было значительно холоднее. Хромые, со впалыми щеками, грязные и кишащие вшами, солдаты медленно ковыляли в городе. У некоторых не было при себе оружия, хотя они и выглядели боеспособными. Распад армии явно был не за горами.