Дун Мендар, вернувшись к своим, кликнул Джилада и присел на корточки среди солдат. По рядам прокатились смешки – охотников было много. Шум рос – все спорили за право свалить с ног старого воина, а Друсс посмеивался, сидя в сторонке и чистя померанец. Наконец каждый отряд выбрал двух бойцов, и Друсс тяжело поднялся на ноги.

– У нашего состязания есть своя цель, но о ней я скажу после. Пока что смотрите на это, как на развлечение, – подбоченясь, сказал он. – Но я знаю, что дело идет живее, когда предлагается какая-то награда, – и потому обещаю дать свободных полдня той полусотне, чьи бойцы меня повалят. – Переждав радостные вопли, он продолжил: – Но имейте в виду: проигравшие пробегут лишних две мили. – В ответ раздался дружный стон. – Ну, не будьте нытиками. Гляньте только, кто перед вами – старый толстый человек. Начнем с пары «Бильда».

Эти двое были точно близнецы: здоровенные, чернобородые, с буграми мускулов на руках и плечах. Без доспехов они казались самыми внушительными из всех двухсот воинов.

– Так вот, ребята, – можно бороться, бить кулаками, лягаться, все что угодно. Начинайте, когда будете готовы. – С этими словами старик скинул свой колет.

«Бильды» неспешно кружили вокруг с улыбочками на лицах. Оказавшись по обе стороны от Друсса, они кинулись на него. Друсс припал на одно колено, уклонившись от удара правой, и двинул кулаком в пах противнику, а другой рукой ухватил его за рубаху и швырнул на сотоварища. Оба повалились наземь, обхватив друг друга руками.

«Бильд» разразился проклятиями, все прочие – восторженными воплями.

– Следующие – «Корбадак»! – объявил Друсс.

Эти двое приблизились уже опасливее, чем их предшественники, – затем тот, что повыше, бросился вперед с распростертыми руками, норовя обхватить Друсса за пояс. Старик выставил навстречу колено, и он сполз на траву. Второй атаковал вслед за первым, но, отброшенный назад легкой оплеухой, споткнулся об упавшего и шмякнулся наземь. Первый лишился сознания – пришлось унести его за пределы круга.

– Теперь «Сокол»!

На сей раз Друсс, посмотрев, как подходят к нему противники, взревел во весь голос и напал сам. Первый изумленно разинул рот, второй сделал шаг назад и оступился. Друсс нанес удар левой – противник упал и затих.

– «Карнак»! – В круг вышли Джилад и Бреган. Чернявого Друсс уже приметил и благоволил к нему – вот прирожденный воин, думал старик. Ему нравилась ненависть, вспыхивающая во взгляде парня всякий раз, когда Друсс смеялся над ним, и понравилось, как солдат вернулся помочь отставшему Оррину. Друсс взглянул на второго. Уж нет ли тут ошибки? Этот толстячок не боец и никогда им не будет – он крепок, но уж больно добродушен.

Джилад бросился вперед и тут же остановился, когда Друсс вскинул кулаки. Друсс повернулся, не теряя его из виду, услышал позади какой-то шум и увидел, как маленький, помчавшись на него, споткнулся и растянулся у его ног. Хмыкнув, Друсс вновь обернулся к Джиладу – воин взвился в воздух, целя ногой ему в грудь. Друсс отступил, чтобы приготовиться – но маленький подкатился ему под ноги, и Друсс с глухим ревом рухнул наземь.

Дружный вопль вырвался из двух сотен глоток. Друсс улыбнулся, легко вскочил на ноги и поднял руку, призывая к тишине.

– Я хочу, чтобы вы задумались над тем, что видели сегодня, ребята, – ведь это делалось не только ради потехи. Вы видели, на что способен один-единственный человек – и на что способны двое, когда они заодно.

Когда надиры набегут под эти стены, вам всем придется защищать себя – но не только. Вы должны будете по возможности защищать и своих товарищей, ибо ни один воин не устоит против удара мечом в спину. Я хочу, чтобы у каждого из вас был побратим. Не обязательно близкий друг – это придет позднее. Но вы должны понимать друг друга – учитесь этому. Вы будете защищать друг другу спину в бою, поэтому выбирайте с умом. Тот, кто лишится своего побратима, пусть подберет себе другого, а если не сможет – пусть по мере сил помогает тем, кто рядом.

Я уж почти сорок лет воюю – вдвое дольше, чем каждый из вас прожил на свете. Не забывайте об этом. Прислушайтесь к моим словам – ведь я до сих пор жив.

Есть только один способ выжить на войне, и это – готовность умереть. Вы увидите скоро, как опытные воины пасуют перед дикарями, которые оттяпают себе пальцы, если их попросить нарезать мяса. А все почему? Потому, что дикарь готов умереть. Хуже того – он сам лезет навстречу смерти.

Человек, отступающий перед надирским воином, уходит в небытие. Встречайте их грудью – дикарь против дикаря.

Вы уже слышали, что дело наше пропащее, и услышите еще не раз. Я сам слышал это тысячу раз в ста различных землях.

Часто так говорят малодушные – их можете не слушать. Однако вы можете услышать такое и от закаленных в боях ветеранов. И все же от этих пророчеств нет никакого проку.

В надирском войске пятьсот тысяч человек. Внушительное число! Ум от него цепенеет. Но наши стены имеют определенную длину и ширину – все разом они через них перевалить не смогут. Мы будем убивать их, пока они подходят, и убьем в сто раз больше, когда они полезут на стену. Мы будем изматывать их день ото дня.

Вы будете терять друзей, товарищей, братьев. Вы лишитесь сна и будете терять собственную кровь. Ничто в эти последующие несколько месяцев не будет легким.

Я не стану говорить вам о любви к отечеству, о долге, о свободе и защите этой самой свободы – для солдата это звук пустой.

Я хочу, чтобы вы задумались над тем, как выжить. И лучший для этого способ – посмотреть сверху на надиров, когда они придут, и сказать себе: «Там, среди них, пятьдесят моих. И я перебью их одного за другим, клянусь всеми богами».

Что до меня… я старый вояка. Я беру на себя сотню.

И Друсс перевел дух, давая всем время осмыслить его слова.

– А теперь, – сказал он наконец, – можете вернуться к своим занятиям. Все, кроме «Карнака».

Повернувшись, Друсс увидел Хогуна. Солдаты начали подниматься, а Друсс с Хогуном направились к столовой первой стены.

– Прекрасная речь, – сказал Хогун. – Совсем как та, которую ты держал утром у третьей стены.

– Ты не слишком внимателен, паренек. Эту речь я повторяю уже в шестой раз со вчерашнего вечера. И в третий раз меня сбивают с ног. Я сух, точно брюхо ящерицы в пустыне.

– Сейчас выставлю тебе бутылку вагрийского. Лентрийского на этом конце Дроса не подают – слишком дорого.

– Сойдет. Я вижу, к тебе вернулось хорошее настроение.

– Да. Ты был прав относительно похорон князя. Только твою правоту трудновато переварить.

– Как так?

– Да уж так. У тебя есть дар разом пресекать все свои чувства. Это доступно далеко не всем, поэтому ты и кажешься таким, как назвал тебя Мендар, – бездушным.

– Мне не совсем нравится, как ты это выразил, но суть верна, – сказал Друсс, толкая дверь в столовую. – Я горевал по Дельнару, когда он умирал. Но он умер и ушел от нас. А я пока еще здесь, и до конца идти чертовски долго.