«Нам, — невольно отметил я про себя. — Мне и ей!»

— Вы меня совсем не слушаете, сеньор? — спросила Марина.

— Да, — согласился я, — сегодня выдался трудный денек.

Она разложила постель, стащила сапоги. Омыла ноги прохладной водой, помогла раздеться…

Это было в первый и последний раз — после той ночи она повела себя как настоящая госпожа, однако в спесь, надменность и наглость фаворитки не впала. Она была очень умна, донна Марина…

О местных богах она заговорила под утро. Помню, мне тогда совсем не хотелось спать. В теле, в мыслях ощущалась необыкновенная легкость. Я до сих пор благодарен судьбе за то, что в таком опасном, кровавом предприятии, как завоевание одного из самых могущественных государств на земле, мне то и дело попадались люди, слушать которых было одно удовольствие. Каждый из них стоил полка королевской гвардии, а эта индеанка вполне могла заменить Государственный совет. Даже коварство её отзванивало каким-то наивным детским бесстыдством — она, как бы играя, сплетала лиану интриги. Ей все было страшно интересно: и какова она, Великанша Хиральда,[33]и что представляют из себя Быки Гисандо,[34]кто такой Александр Македонский, Юлий Цезарь и что за язык такой — латынь? Что это за заведение такое — университет? Похож на их храмовые школы? В свою очередь изумлялся я — неужели у ацтеков тоже были школы? Конечно, в каждом городе, удивлялась Марина. Все ей казалось странным — оказывается, золото можно взвешивать, а не считать количество мер, и вообще, всякая вещь имеет свой вес и её можно взвесить и сравнить с другой. Открытием для неё была азбука — её тайны она так до конца и не освоила. Кое-как по необходимости наловчилась ставить две буквы «D» и «M» — так и подписывалась в документах. Но больше всего её интересовали другие страны. Город Париж привел её в восторг. Но это было потом, а в ту ночь, насытившись любовью, она вдруг заплакала у меня на груди.

Это было так неожиданно. Я даже сел в постели. Прикинул — может, слуг позвать? Вдруг она рассмеялась — признаться, до той поры я никогда не слыхал её смеха. Улыбку видеть доводилось, но чтобы она залилась как колокольчик. Счастливо, безмятежно, словно от порыва ветерка. Помню, тогда меня кольнула ревность — неужели и с Алонсо она также похохатывала? Марина внезапно посерьезнела и склонив голову, призналась.

— Никогда бы не подумала, что мужчина может быть не отвратителен…

Я невольно привлек её к себе — вот, значит, в чем заключалась причина её безудержной болтовни, попытка втянуть в обсуждение ненужных в такую пору серьезных вопросов. Как же она боялась меня, эта женщина, сразу из принцесс попавшая в рабыни и в отличие от сказочных царевен, так и не сумевшая сохранить девственность, прошедшая через столько рук, озлобившаяся, так и не сумевшая привыкнуть к насилию, которым только и занимались с ней мужчины, умная не по судьбе, грамотная, чувственная и чувствительная, как цветок; не впавшая в грех жажды удовольствий от постыдно частого использования её тела.

Выходит, я был у неё первый? Это была грустная мысль. Я только на мгновение представил, что испытывал Алонсо, когда она механически работала под ним, потом учила, как добиться должности коменданта города Веракрус — и все говорила, говорила, говорила… С ошибками, спотыкаясь, переспрашивая, хватаясь за чужой язык, как за соломинку. Этот стебелек не подвел её значит, она из той же породы, что и я. Мы никогда не сдаемся и упрямо, как слепые щенки, лезем из коробки наружу. Пытаемся познать мир, подмять его под себя. На худой конец устроиться в нем поудобнее… Для этого приходится толкать локтями, работать шпагой и языком, пинать ногами, уметь заранее почуять опасность… Мы были одной крови — она и я.

На исходе первой ночи Малинче рассказала первую сказку, в которой повествовалось о зачинателе всех богов, прародителе дня и ночи, земли и моря, верха и низа Тлоке Науке, «Владыке близкого соседства».

…Да, я занимался богохульством, впадал в грех язычества. Если бы святая инквизиция пронюхала, о чем мы беседовали с Мариной по ночам, не миновать бы мне жестокого наказания. Но об этом никто не узнает — за все время пребывания в Испании я словом не обмолвился о тех древних чудищах, об их именах, которые сообщила мне индейская наложница Малинче. Этот грех давным-давно отпущен мне духовным наставником, падре Гомарой. То, что я время от времени вспоминаю о них, так это только радуясь силе Господа, позволившему мне сокрушить языческие твердыни. Не думаю, что без этих сведений, в которые также были посвящены отцы Ольмедо и Хуан Диас, нам удалось бы осилить Теночтитлан.

Сам Тлоке Науке, невидимый, как ночь, и неощутимый, как ветер, своими ипостасями имел Тонакатекутли — владыку всего сущего, и Тонакасуатл владычицу нашей жизни, а также властителя двойственности или Ометекутли. Патер Ольмедо заметил по поводу подобного описания Тлоке, что оно недалеко стоит от христианского понимания Бога-отца, Бога-сына и Святого духа. Если, конечно, мы правильно поняли Малинче… Правда, сущее виделось индейцами не как единое и неделимое детище Творца, но как поле битвы двух грандиозных начал. Все в окружающем мире обладало своей противоположностью: верх лежал повыше низа, день сменял ночь…

— Четыре сына было у «Отца богов», «Матери богов», все они сливались в одном — в могучем Тескатлипоке, божестве «курящегося зеркала».

Был красный Тескатлипока, владел он западом и принял имя Шипе или Камашитли. Этот Тескатлипока нынче покровительствует Тласкале.

Был синий, по имени Уицилопочтли, владетель юга, повелитель ацтеков.

Был белый, названный Кецалькоатль, что переводится как «Пернатый змей», чьей землей был определен восток.

Был черный бог — его до сих пор зовут Тескатлипока, хозяин севера, враг Уицилопочтли.

Теперь послушай о том, что было на земле в давние времена.

Четыре эпохи было на земле, четыре раза погибал мир.

Первой эпохе было имя «Науи Оселотль», что значит «Четыре оцелота». В ней явил себя в небе могучий Тескатлипока. В конце её оцелоты или дикие коты истребили племя гигантов-кеноме и населявших тогда землю людей.

Имя второй эпохи было «Науи Ээкатл», что значит «Четыре ветра». В это время солнцем стал светлый Кецалькоатль или, как его ещё называют, Уэмак. Страшные ураганы принесли гибель этому миру. Люди в ту пору выродились в обезьян.

Третьим солнцем стал обильный Тлалок, а время его стали называть «Науи Киауитл» или по-вашему «Четыре дождя». Этот мир погиб в исполинском пожаре, погубившем землю.

В четвертую эпоху солнцем стала богиня Чалчиуитликуэ. Этот мир получил имя «Науи Атл» или «Четыре воды». Завершилась она всемирным потопом, а люди оказались превращенными в рыб.

Пятая эпоха — нынешняя, солнцем в ней стал Тонатиу, воплощение Уицилопочтли. Именуется она «Четыре движения».