2. Не привлекать к уголовной ответственности:

а) советских граждан, занимавших административные должности при немцах, если в процессе расследования будет установлено, что они оказывали помощь партизанам, подпольщикам и частям Красной Армии, или саботировали требования немецких властей, помогали населению в сокрытии запасов продовольствия и имущества, или другими способами активно содействовали борьбе с немецко-фашистскими оккупантами;

б) рабочих и мелких служащих административных учреждений и лиц, занимавшихся своей профессией (врачи, агрономы, ветеринары и т, д,), если в результате тщательного расследования будет установлено, что в их действиях отсутствовали признаки, перечисленные в пункте 1 настоящего приказа,

3. <…> Не допускать огульного привлечения советских граждан по подозрению в способствовании врагу.

Добровольная явка с повинной при отсутствии тяжких последствий преступной деятельности обвиняемого должна рассматриваться как смягчающее вину обстоятельство.

4. Дела об изменниках Родине направлять на рассмотрение военных трибуналов или Особого совещания при НКВД СССР»[349].

Приказ Прокурора СССР от 15 мая 1942 г. вызывает двойственное впечатление. С одной стороны, этот приказ ужесточал наказание для определенных категорий сотрудничавших с врагов граждан. Так, например, если в указании НКВД СССР от 18 февраля 1942 г. говорилось о необходимости ареста тех, кто участвовал в изъятии у населения скота и фуража для оккупантов, приказ Прокурора давал простор для более расширительного толкования — в нем речь шла о наказании граждан, «выполнявших указания немецкой администрации по сбору продовольствия, фуража и вещей». С другой стороны, приказ обращал внимание на недопустимость «огульного привлечения советских граждан по подозрению в способствовании врагу».

Точными данными о числе репрессированных коллаборационистах за 1942 г. мы, к сожалению, не обладаем. Однако это число невелико: за весь 1942 г. судебными органами, Особым совещанием и особыми отделами НКВД было осуждено около 160 тысяч человек, заметная часть из которых — за уголовные преступления[350] .

Принципы репрессий против коллаборационистов, сформулированные зимой 1941/1942 г., нельзя назвать несправедливыми. Однако уже в, 1943 г. в советском руководстве подобный подход стали рассматривать как излишне жестокий.

К этому времени в Кремле успели досконально разобраться в том, что представляет собой коллаборационизм на оккупированных нацистами территориях. В 1941 г. измену Родине порою видели там, где ее и в помине не было[351] в 1943 г. пришло понимание того, что в условиях жесточайшего оккупационного режима вступление в коллаборационистские формирования было зачастую лишь средством выживания как для советских военнопленных, так и для мирных жителей[352].

Понимание этого факта произошло во многом благодаря массовым переходам на советскую сторону военнослужащих сформированных немцами коллаборационистских формирований. Документы свидетельствуют, что набранные из военнопленных солдаты всевозможных национальных «легионов» бежали от немцев весьма активно. Вот, например, донесение политуправления Черноморской группы Закавказского фронта от 8 января 1943 г.

«В ночь на 9 декабря 1942 г. командир 3 роты грузинского легиона послал трех легионеров с письмом к командиру 383 сд с заявлением о переходе на сторону Красной армии. Он просил помочь перебежчикам во время перехода. Один легионер остался в штабе дивизии, а двое направились обратно с ответом начальника штаба 383 сд. 10 декабря Чичинадзе снова направил двух легионеров в штаб дивизии и прислал карту с обозначением места перехода. Легионеры намерены были перейти на сторону Красной армии 14 декабря. Они ставили себе задачу перебить немцев и открыть фронт для наступления нашего подразделения, но легионер Арбеладзе донес немецкому командованию о готовящемся переходе, поэтому Чичинадзе решил перейти с группой легионеров 11 декабря.

11 декабря в 5.00 после выпуска условных ракет легионеры начали переходить группами, и капитан Чичинадзе перевел группу в составе 22 легионеров, командир взвода Чхаидзе — 26 легионеров, остальные перешли линию фронта отдельными группам по 5–6 человек. Всего 11 декабря перешло 80 человек с вооружением и снаряжением. Через день перешло еще два легионера, через два дня еще двое грузин. Последние рассказали, что после перехода группы легионеров “Грузинский легион” был немцами разоружен, снят с фронта и отведен в тыл в направлении Гунайка — Апшеронская…

Некоторые перебежчики объясняли свое согласие записаться в легион тем, что они были вынуждены к этому, что иначе им грозила смерть. Другие исходили из того, что немцы сильны, что они все равно займут Кавказ и что потому, вступление в легион является для них единственной возможностью попасть в родной край. Некоторые из них полагали, что сражаясь в рядах легионеров на стороне немцев, они, в случае оккупации немцами территории Грузии будут пользоваться определенными привилегиями. Ряд легионеров высказывали антиколхозные, мелкособственнические настроения, они ненавидят колхозы и думают только о возможности иметь свое индивидуальное хозяйство. Кроме того, многих в легионе удерживает осознание того, что немецкая армия имеет успехи…

Можно считать, что подавляющее большинство легионеров загнано в легионы силой»[353]

Случай с «Грузинским легионом» не был уникальным. В начале 1943 г. Военный совет Юго-Западного фронта указывал:

«В прошедших боях против наших частей немцы, ощущающие громадные недостатки в людских ресурсах, а также с целью сохранения своих собственных остатков, бросили в бой охранные отряды и отдельные формирования из бывших русских военнопленных, казаков и предателей. Изучение этого вопроса показывает, что эти формирования в большинстве случаев созданы немцами путем запугивания