Я весь извиваюсь, но выбраться не могу, ковер закатан слишком туго.

— Я не могу. Не могу, Ма.

Она тут же разворачивает меня. Я глубоко дышу.

— С тобой все в порядке?

— Да.

Она улыбается мне, но какой-то странной улыбкой, как будто притворяется. Потом она снова заворачивает меня в ковер, но теперь уже не так туго.

— Он сильно давит.

— Извини, я не думала, что ковер будет таким жестким. Потерпи. — Ма снова разворачивает меня. — Знаешь что, согни-ка руки и выстави локти, чтобы немного его ослабить.

На этот раз она закатывает меня с согнутыми руками, и я могу поднять их над головой. Я шевелю пальцами, которые торчат наружу.

— Отлично. Попытайся теперь выползти оттуда, как из туннеля.

— Нет, не могу, слишком туго. — Не знаю, как графу удалось выбраться из савана, да еще в воде. — Вытащи меня отсюда.

— Потерпи минуту.

— Вытащи меня!

— Если ты будешь впадать в панику, — говорит Ма, — весь наш план сорвется.

Но я снова кричу:

— Вытащи меня! — Ковер у моего лица становится влажным.

Ма раскатывает его, и я снова дышу. Она кладет мне руку на лицо, но я ее сбрасываю.

— Джек.

— Нет.

— Послушай.

— Это дурацкий план!

— Я знаю, что тебе страшно. Ты думаешь, я этого не понимаю? Но нам надо это сделать.

— Нет, не надо. Подождем, когда мне будет шесть лет.

— Существует такая вещь, как конфискация.

— Что это? — Я смотрю на Ма.

— Это трудно объяснить. — Она переводит дыхание. — Этот дом на самом деле принадлежит не Старому Нику, а банку, а если он потеряет работу и у него не будет денег, чтобы заплатить за дом, банк разозлится и попытается отобрать его у него.

Интересно, как этот банк отберет у Ника дом? Может быть, с помощью огромного бульдозера?

— А Старый Ник будет сидеть там, как Элли, когда торнадо поднял ее дом в воздух? — спрашиваю я.

— Послушай меня. — Ма так сильно сжимает мои локти, что мне становится больно. — Я пытаюсь объяснить тебе, что он никогда не позволит никому войти в свой дом или на задний двор, потому что боится, что кто-нибудь обнаружит нашу комнату.

— И спасет нас!

— Нет, он этого не допустит.

— А как он это сделает?

Ма втягивает губы — создается впечатление, что их у нее вообще нет.

— Дело в том, что нам надо убежать до этого. Поэтому я сейчас снова заверну тебя в ковер, и мы будем тренироваться до тех пор, пока ты не научишься быстро вылезать наружу.

— Нет.

— Джек, ну пожалуйста…

— Я боюсь, — кричу я. — Я не буду больше этого делать, и я тебя ненавижу!

Ма сидит на полу и как-то странно дышит.

— Все в порядке.

Как это все в порядке, если я ее ненавижу? Руки у нее лежат на животе.

— Я родила тебя в этой комнате против своего желания, но родила и никогда об этом не пожалела.

Я с удивлением смотрю на нее, а она смотрит на меня.

— Я родила тебя здесь, а сегодня отправлю тебя наружу.

— Хорошо. — Я произношу это очень тихо, но Ма слышит. Она кивает.

— И я спасу тебя с помощью газовой горелки. Мы уйдем по одному, но оба. — Ма продолжает кивать. — Впрочем, ты — единственный человек, ради которого все и задумано. Только ты.

Я трясу головой, пока она не начинает кружиться, потому что все это не только ради меня. Мы смотрим друг на друга, не улыбаясь.

— Ну, ты готов снова лечь в ковер?

Я киваю и ложусь. Ма очень туго заворачивает меня.

— Я не могу…

— Нет, можешь.

Я чувствую, как она похлопывает рукой по ковру.

— Не могу, не могу.

— Можешь.

— Можешь сосчитать до ста ради меня?

Я очень быстро считаю.

— Ну вот, твой голос звучит уже гораздо спокойнее. Надо это хорошенько обдумать. Гм… Если тебе трудно вылезти извиваясь, может, ты попытаешься… развернуть ковер?

— Но ведь я лежу внутри.

— Я знаю, но ты же можешь высунуть руки из ковра и найти его угол. Попытайся.

Я ощупываю край, пока не нахожу угол.

— Теперь тяни, — говорит Ма. — Не туда, в другую сторону, пока не почувствуешь, что край разворачивается. Представь, что очищаешь банан.

Я стараюсь, но у меня плохо получается.

— Ты лежишь и прижимаешь его к полу.

— Прости. — Я снова начинаю плакать.

— Не надо извиняться, у тебя отлично получается. Попробуй перекатиться на другой бок.

— В какую сторону?

— Туда, где, как тебе кажется, ковер дает слабину. Может, ляжешь на живот, а потом снова найдешь край и потянешь за него?

— Не могу.

Но мне все-таки удается сделать это. Я высовываю наружу один локоть.

— Отлично, — говорит Ма. — Ты уже ослабил ковер вверху. Может, попробуешь сесть? Как ты думаешь, сумеешь ли ты сесть?

Я пытаюсь, но мне становится больно. Нет, сидеть завернутым в ковер невозможно.

Тем не менее я сажусь. Теперь снаружи уже оба моих локтя, и ковер развертывается у моего лица. Я могу вылезти из него.

— Я вылез! — кричу я. — Я — банан!

— Да, ты банан, — говорит Ма и целует меня в лицо, которое уже все мокрое. — А теперь давай повторим.

Когда я устаю и нам приходится прекратить тренировки, Ма рассказывает мне, как все будет происходить снаружи.

— Старый Ник поедет по улице. Ты будешь сзади, в открытом кузове, и он тебя не увидит, понял? Держись за край кузова, чтобы не выпасть, потому что машина будет ехать очень быстро, вот так. — Она тянет меня, мотая из стороны в сторону. — Потом он нажмет на тормоза, ты это почувствуешь — ну, тебя кинет в другую сторону из-за того, что грузовик затормозит. Это будет означать, что вы подъехали к перекрестку, где водители должны на несколько секунд остановиться.

— Даже он?

— Да. Поэтому, когда ты почувствуешь, что грузовик остановился, можешь спокойно выпрыгивать.

В открытый космос. Я не произношу этих слов, поскольку знаю, что этого делать нельзя.

— Ты приземлишься на тротуаре, он твердый, как… — Ма оглядывает комнату, — как керамика, только поверхность его не такая гладкая. А потом беги как можно скорее, как Пряничный Джек.