С антилопой там дружит олень,

Грубых слов не услышишь вовек,

И безоблачно небо весь день.

— Ну все, пора, — говорит Ма, расстилая ковер. Мне не хочется в него заворачиваться, но я ложусь, кладу руки себе на плечи и выставляю локти. Я жду, когда мама завернет меня. Но она смотрит на меня. Ее взгляд скользит по моим ступням, ногам, рукам, голове, но всему моему телу. Словно она проверяет, все ли на месте.

— Что с тобой?

Ма ничего не отвечает. Она наклоняется ко мне, но не целует, а просто прислоняет свое лицо к моему, и я уже не могу сказать, где чье лицо. Мое сердце стучит бам-бам-бам-бам, но я не отклоняюсь.

— Ну все, — говорит Ма сдавленным голосом. — Мы ведь с тобой храбрецы, правда? Мы абсолютно ничего не боимся. Увидимся снаружи. — Она разводит мои руки, чтобы локти торчали в разные стороны, а потом заворачивает меня в ковер, и свет меркнет.

Я лежу в полной темноте.

— Не слишком туго?

Я проверяю, могу ли я поднять руки над головой и опустить их, и чуть-чуть ослабляю ковер.

— Хорошо?

— Хорошо, — отвечаю я.

Потом мы ждем. Вдруг что-то проникает в ковер сверху и гладит меня по голове — это мамина рука, я узнаю ее, даже не видя. Я слышу свое дыхание — оно очень громкое. Я думаю о графе Монте-Кристо в мешке, в котором ползают черви. Он падает, падает, падает вниз и врезается в воду. Интересно, а черви умеют плавать?

Смерть, грузовичок, бегу, кто-нибудь, нет, не так, выбираюсь наружу, потом прыгаю, бегу, кто-нибудь, записка, газовая горелка. Я забыл, что перед горелкой должна быть полиция. Все это очень сложно, я все перепутаю, и Старый Ник заживо меня похоронит, а Ма так и не дождется, когда ее спасут.

Проходит много времени, и я спрашиваю:

— Так он придет сегодня или нет?

— Я не знаю, — отвечает Ма. — Как он может не прийти? Если в нем осталось хоть что-нибудь человеческое…

Я думаю, что либо ты человек, либо нет, разве можно быть немного человеком? Куда же тогда девается все остальное? Я жду и жду, уже не чувствуя своих рук. Мой нос упирается в ковер, мне хочется почесать его. Я поднимаю руку и трогаю нос.

— Ма?

— Я здесь.

— Я тоже.

Бип-бип.

Я вздрагиваю. Я должен делать вид, что я умер, но ничего не могу с собой поделать — мне хочется вылезти из ковра сейчас же, но я сдавлен и не могу даже попытаться, иначе он увидит.

Что-то нажимает на меня сверху — наверное, это мамина рука. Она хочет, чтобы я стал ее суперпринцем Джекер-Джеком, поэтому я замираю. Больше никаких движений, я — труп, я — граф, нет, я его друг, только мертвее мертвого. Я закоченел, как сломанный робот с отключенным питанием.

— Вот и я. — Это голос Старого Ника. Он звучит как обычно. Он даже не знает, что я умер. — Вот антибиотики, правда немного просроченные. Ребенку надо давать только половинку таблетки, как сказал продавец.

Ма ничего не отвечает.

— Где он, в шкафу?

Это он спрашивает обо мне.

— Неужели в ковре? Ты что, с ума сошла, заворачивать ребенка в ковер!

— Ты не пришел вчера, — говорит Ма очень странным голосом. — Ночью ему стало хуже, и утром он уже не проснулся.

Молчание. Потом Старый Ник издает смешной звук.

— Ты уверена?

— Уверена ли я? — кричит Ма, но я не двигаюсь, я не двигаюсь, я весь окоченел — ничего не слышу и не вижу.

— О нет. — Я слышу, как он медленно выдыхает. — Это ужасно. Бедная девочка, ты…

Опять наступает молчание. В течение минуты никто не произносит ни слова.

— Это ты его убил! — кричит Ма.

— Ну-ну, успокойся, не кричи.

— Как я могу быть спокойной, когда Джек…

Ма дышит очень странно, и слова вылетают из нее залпами. Она играет так удачно, что я сам чуть было не поверил, что я умер.

— Дай я на него посмотрю. — Голос Старого Ника звучит очень близко, и я напрягаюсь и застываю.

— Не трогай его!

— Ну хорошо, хорошо. — Потом Старый Ник говорит: — Нужно убрать его отсюда.

— Моего ребенка!

— Я знаю, это ужасно, но мне все равно придется его унести.

— Нет!

— А давно он умер? — спрашивает он. — Ты говоришь, сегодня утром? А может, еще ночью? Он, наверное, уже начал… знаешь, держать его тело здесь невозможно. Я заберу его и похороню.

— Только не на заднем дворе. — Ма почти рычит.

— Хорошо.

— Если ты похоронишь его на заднем дворе… Не делай этого, здесь слишком близко. Если ты закопаешь его здесь, я услышу, как он плачет.

— Я же сказал, хорошо.

— Ты должен отвезти его тело подальше, понял?

— Понял. Дай мне…

— Подожди. — Она плачет. — Не надо его беспокоить.

— Я вынесу его в ковре.

— Если ты хоть пальцем…

— Не беспокойся.

— Поклянись, что ты не будешь смотреть на него своими мерзкими глазами.

— Не буду.

— Поклянись.

— Клянусь. Ну, теперь ты довольна?

Я мертв, мертв, мертв.

— Я узнаю, — говорит Ма. — Если ты похоронишь его на заднем дворе, я все равно узнаю и буду кричать всякий раз, как ты откроешь дверь. Я здесь все разнесу и клянусь, что никогда больше не буду вести себя тихо. Чтобы заставить меня замолчать, тебе придется убить и меня тоже, ведь мне больше незачем жить.

Зачем она говорит ему, чтобы он ее убил?

— Не принимай все так близко к сердцу. — Мне кажется, что Старый Ник разговаривает с ней как с собакой. — Я сейчас заберу его и отнесу в свой грузовик, хорошо?

— Только осторожно. Найди какое-нибудь красивое место, — говорит Ма, плача так горько, что я с трудом различаю ее слова. — Чтобы там были деревья и трава.

— Конечно. Ну все, я пошел.

Я чувствую через ковер, как меня обнимают и сдавливают. Это Ма, она произносит:

— Джек, Джек, Джек.

Потом меня поднимают. Я думаю, это делает она, но потом понимаю, что он. Не двигаться, не двигаться, не двигаться, Джекер-Джек, приказываю я себе, ты — мертв. Старый Ник перебрасывает меня через плечо, ковер давит, затрудняя дыхание. Но ведь мертвые не дышат. Нельзя допустить, чтобы он меня развернул. Жаль, что Ма не дала мне ножа.

Снова раздается бип-бип, потом щелк, а это означает, что дверь открылась. Я нахожусь в лапах людоеда, фи-фай-фо-фан. Моим ногам становится горячо, а из попы выдавилось немного кала. Ма не говорила мне, что такое может случиться. Я чувствую вонь. Прости меня, ковер. Тут около моего уха раздается ворчанье — это Старый Ник крепко обхватывает меня. Меня охватывает ужас, я трус, остановись, остановись, хочется крикнуть мне. Но я не должен издавать никаких звуков, иначе он поймет, что его обманули, и он сначала откусит мне голову, потом сломает все ребра…