несколько рот кавалерии были расставлены генералом Бисмарком на кладбище и в городе, так что избрание не могло не состояться.

Курляндское дворянство, до того весьма беспокойное, пользовавшееся большою свободою при управлении прежних герцогов, увидело себя разом совершенно в противоположных обстоятельствах. Никто не смел слова сказать, не рискуя попасть под арест, а потом в Сибирь. В ход пустили такого рода маневр. Проболтавшегося человека, в ту минуту, как он считал себя вне всякой опасности, схватывали замаскированные люди, сажали в крытую повозку и увозили в самые отдаленные области России.

Подобные похищения повторились несколько раз в течение трех лет, что Курляндиею правил герцог Эрнст-Иоганн. Но одно из них было так странно и вышло так комично, что я не могу не упомянуть о нем здесь.

Некто Сакен, дворянин, стоя под вечер у ворот своей мызы, внезапно был схвачен и увезен в крытой повозке. В течение двух лет его возили по разным провинциям, скрывая от глаз его всякую живую душу: и сами проводники не показывались ему с открытым лицом. Наконец, по истечении этого времени, ночью отпрягли лошадей, а его оставили спящим в повозке. Он лежал до утра, полагая, что снова поедут как обыкновенно. Утро настало, но никто не приходил; вдруг он слышит, что около него разговаривают по-курляндски; он отворяет дверцы и видит себя у порога своего собственного дома.

Сакен пожаловался герцогу; этот сыграл только комедию, послав и с своей стороны жалобу в Петербург. Отсюда отвечали, что если найдутся виновники этого дела, то их строжайшим образом накажут.

Около того времени в Украине была совершена страшная казнь. Сын местного крестьянина стал выдавать себя за сына Петра I, царевича Алексея, умершего в 1718 году. Под этим именем пришел он в одно пограничное село, где объявил о себе трем солдатам, стоявшим на карауле у сигнальных маяков. Солдаты и поселяне оказали ему почести, местный священник велел звонить в колокола и отслужил в честь его литургию; наконец, все население столпилось на улице, и дело приняло бы, пожалуй, серьезный оборот, если б не узнал о том казацкий сотник, который немедленно сообщил о случае находившемуся поблизости генералу Румянцеву.

Лжецаревича и его немногочисленных приверженцев без труда арестовали и увезли в Петербург, где они судились в Тайной Канцелярии. Потом их обратно отправили в Украину; генерал-майору Шипову дано приказание казнить их. Мнимый царевич живой посажен на кол, священник и три солдата казнены различною смертию.

Поселянам императрица объявила прощение, однако село их было срыто, а крестьяне переведены в другие места.

* * *

В 1739 г. императрица решилась наконец заключить давно задуманный брак ее племянницы, принцессы Анны Мекленбургской, с принцем Антоном Ульрихом Брауншвейгским, который жил при дворе с 1733 года.

Преемник министра венского двора графа Остейна, маркиз де Ботта, принял звание посла, и в публичной аудиенции, от имени императора, просил руки принцессы Анны для принца Антона Ульриха, племянника римской императрицы. Спустя несколько дней после этой аудиенции, 14-го июля, происходила свадьба со всевозможным великолепием. Более года работали над экипажами и платьями, которые должны были появиться на этой церемонии.

Венчал архиепископ новгородский в Казанском соборе, и сказал по этому случаю прекрасное слово, которое было напечатано. Когда императрица Елизавета вступила на престол, эта речь была запрещена, потому что в ней были черты, которые Елизавете не полюбились.

В день этой церемонии никто не воображал, что союз обоих высочеств будет некогда причиною несчастий, как их самих, так и многих других честных людей. Все смотрели на принцессу Анну, как на вероятную наследницу престола. Я даже полагаю, что это и не миновало бы ее, если б не воспротивился тому герцог Курляндский. Я скажу об этом подробнее, когда коснусь болезни и смерти императрицы Анны.

По поводу этой свадьбы, я скажу несколько слов о роскоши двора и об обыденном образе жизни императрицы.

Говоря о герцоге Курляндском, я сказал, что он был большой охотник до роскоши и великолепия; этого было довольно, чтобы внушить императрице желание сделать свой двор самым блестящим в Европе. Употреблены были на это большие суммы денег, но все-таки желание императрицы не скоро исполнилось. Часто, при богатейшем кафтане, парик бывал прегадко вычесан; прекрасную штофную материю неискусный портной портил дурным покроем; или, если туалет был безукоризнен, то экипаж был из рук вон плох: господин в богатом костюме ехал в дрянной карете, которую тащили одры.

Тот же вкус господствовал в убранстве и чистоте русских домов: с одной стороны обилие золота и серебра, с другой страшная нечистоплотность.

Женские наряды соответствовали мужским; на один изящный женский туалет встречаешь десять безобразно одетых женщин. Впрочем, вообще женский пол России хорошо сложен; есть прекрасные лица, но мало тонких талий.

Это несоответствие одного с другим было почти общее, мало было домов, особенно в первые годы, которые составляли бы исключение; мало-помалу стали подражать тем, у которых было более вкуса. Даже двор и Бирон не сразу успели привести все в тот порядок, ту правильность, которую видишь в других странах; на это понадобились годы; но должно признаться, что наконец все было очень хорошо устроено.

Роскошь была уже преувеличенная и стоила двору огромных денег. Невероятно, сколько через это ушло денег за границу. Придворный, который определял в год только по две или по три тысячи рублей на свой гардероб, т. е. 10 или 15 тыс. франков, не мог похвастать щегольством.

Здесь кстати было повторить замечание, сделанное одним саксонцем покойному Августу II, королю польскому: что следовало бы расширить городские ворота для впуска дворян, напяливших на себя целые деревни, потому что все особы, имевшие честь служить при дворе, расстраивали свое состояние на наряды; жалованьем нельзя было покрывать эти расходы, оно было недостаточно.

Довольно было торговцу мод прожить в Петербурге два года, чтобы составить себе состояние, хотя бы сначала весь его товар был бы взят на кредит.

* * *

Обыденная жизнь императрицы была очень правильная. Она всегда была на ногах еще до 8 часов. В 9 она начинала заниматься со своим секретарем и с министрами; обедала в полдень, у себя в комнатах, только с семейством Бирон.

Только в большие торжественные дни она кушала в публике; когда это случалось, она садилась на трон под балдахином, имея около себя обеих царевен, Елизавету и Анну Мекленбургскую. В таких случаях ей прислуживал обер-камергер. Обыкновенно в той же зале накрывался большой стол для первых чинов империи, для придворных дам, духовенства и иностранного посольства.

В последние годы императрица не кушала в публике, и иностранные послы не были угощаемы при дворе. В большие праздники им давал обед граф Остерман.

Летом императрица любила гулять пешком; зимою же упражнялась на биллиарде. Слегка поужинав, она постоянно ложилась спать в 12 часу.

Большую часть лета двор проводил в загородном дворце, выстроенном Петром I, в 7 лье от Петербурга, и названном Петергофом. Местность этого дворца самая прелестная, на берегу моря: слева виден Кронштадт и весь флот, напротив берега Финляндии, а направо вид на Петербург. При дворце большой сад с великолепными фонтанами; собственно, строение неважное, комнаты малы и низки.

Остальное лето императрица проводила в летнем дворце, в Петербурге; дом довольно плохой постройки на берегу Невы, при нем большой сад, изрядно содержанный. Принцесса Анна начала было строить новый дом (старый пришел уже в ветхость), но она не успела его кончить. Императрица Елизавета достроила его.

При дворе играли в большую игру, которая многих обогатила в России, но в то же время многих и разорила. Я видел, как проигрывали до 20 тыс. рублей в один присест за квинтичем или за банком. Императрица не была охотница до игры: если она играла, то не иначе, как с целью проиграть. Она тогда держала банк, но только тому позволялось понтировать, кого она называла; выигравший тотчас же получал деньги, но так как игра происходила на марки, то императрица никогда не брала денег от тех, кто ей проигрывал.

Она любила театр и музыку, и выписала то и другое из Италии. Итальянская и немецкая