После ее ухода Розали сделала еще несколько тщетных попыток позвонить Максу. Она уже подумывала, не позвонить ли Жан-Клоду Монсиньяку. Может быть, ему что-то известно о местонахождении его автора. Она уже было достала визитную карточку издателя, как вдруг поняла: ее поиски Макса Марше могут породить неприятные вопросы, правдивый ответ на которые способен представить писателя в нехорошем свете. Нет, это была плохая идея, не надо втягивать в это дело лишних людей. Сначала она сама должна побеседовать с Максом. Он ее друг, а дружба обязывает. Помедлив немного, она отложила визитную карточку.

В этот вечер у Розали три раза звонил телефон, и каждый раз она, хватаясь за трубку, ожидала услышать голос Макса Марше. Но писатель упорно хранил молчание.

В первый раз это оказался Роберт Шерман, который хотел сообщить ей, что рукопись уже в пути и завтра, вероятно, прибудет в Париж. Второй звонок был от Рене, который огорченным тоном предупредил ее, что сегодня вечером, кажется, не успеет прийти, так как должен срочно подыскать себе подмену на время отсутствия, а это дело небыстрое:

— Увидимся завтра, cherie! Завтра у меня как раз занятие на площади Сен-Сюльпис, и после него я успею к тебе заскочить.

Когда телефон зазвонил в третий раз, на Розали уже была белая хлопчатобумажная ночная сорочка. Было около десяти часов, и ее квартирка наверху так нагрелась за день, что было нечем дышать.

Розали открыла нараспашку все окна, а сама вылезла на крышу, чтобы выкурить там сигарету на своей любимой террасе. «Если это мама…» — вздохнула она, затушив сигарету и залезая в окно. Ее матушка обычно звонила в это время, поскольку целый день бывала так занята, что не могла выкроить для этого ни минутки.

— Да? — сказала Розали, сняв трубу, и стала ждать ответа.

Но это была не ее матушка, а Макс Марше. Странным, осипшим голосом он попросил извинения, что так поздно ее беспокоит.

То, что он рассказал, было так ужасно, что она с перепугу даже села на кровать.

— Боже мой! — еле выговорила она. — Какой ужас! Да, да… Конечно, я приеду. Буду завтра с утра.

После этой беседы, продлившейся всего несколько минут, Розали еще некоторое время сидела на кровати, ожидая, пока успокоится сердце, и только тогда достала свою синюю записную книжку.

По сути дела, виноват был Блез Паскаль.

Если бы Макс Марше в пятницу не снял с полки эту книгу, а затем не ушел бы с ней в сад (спасаясь от мадам Бонье) и не читал бы ее там, расположившись под деревьями в тишине, нарушаемой только еле слышным гудением пылесоса да один раз странным звонком мадемуазель Розали, то не возникло бы и повода для того, чтобы после чтения (которое, как всегда, доставило ему много удовольствия) возвращать ее на место. А если бы место «Мыслей» Паскаля не находилось на самом верху под потолком, то Максу не пришлось бы залезать на библиотечную стремянку.

Это было надежное и прочное устройство, стоявшее рядом с высокими шкафами до потолка, которое удобно передвигалось на колесиках, так что с помощью этого приспособления можно было без труда достать нужную книгу с любой полки, как бы высоко она ни стояла.

На беду, книжка Блеза Паскаля стояла очень высоко. Точнее сказать, так было первоначально.

Когда Макс в субботу, мирно позавтракав на террасе, дочитал последние страницы и, по своей любви к порядку (мадам Бонье держалась на этот счет совершенно ошибочного мнения), полез в кожаных шлепанцах на самую верхотуру, остановившись на третьей сверху ступеньке, так что его седовласая голова почти что коснулась потолка, и уже потянулся вправо, чтобы поставить книжку на предназначенное ей место в философском разделе, — проклятый Блез Паскаль каким-то образом выскользнул у него из руки. В попытке предотвратить падение первоиздания (он терпеть не мог загнутых страниц, из-за чего очень редко кому разрешал выносить свои книги из дома) Макс взмахнул рукой в пустом пространстве, но книжку уже не поймал. Не поставленная на тормоз лестница от толчка откатилась в сторону, и рослый старик в синей вязаной фуфайке и парусиновых брюках потерял равновесие, левая нога выскользнула из шлепанца, он попытался ухватиться за боковину лестницы, но промахнулся, его рука, ищущая опоры, схватила пустоту, и через секунду он вслед за Блезом Паскалем приземлился на паркетном полу.

Он упал навзничь, и в следующий миг у него от удара перехватило дыхание. Если бы пол был каменным, то оно бы, скорее всего, уже не восстановилось. А так он полежал, устремив взгляд на ряды книг, попытался вдохнуть и запаниковал, почувствовав, что грудная клетка не желает расширяться, а в легкие не поступает кислород.

Страшная боль пронзила его от бедра до колена, в голове стоял такой звон, словно все колокола собора Парижской Богоматери разом зазвонили, призывая к последней молитве.

«Умру хотя бы в окружении книг», — подумал Макс, прежде чем провалиться в милосердный обморок.

Когда он снова пришел в себя, свет, как ему показалось, падал в окно под другим углом, чем раньше, однако он не мог сказать этого с полной уверенностью. Прошло, вероятно, три часа, а может быть, всего лишь пятнадцать минут, точно он не мог это определить. Наручные часы, как нарочно, остались в ванной. А он все еще валялся на спине, как беспомощный жук, и любое, даже самое осторожное движение причиняло боль.

Несколько раз принимался звонить телефон, но он был не в состоянии преодолеть пару метров, которые отделяли его от письменного стола, — боль была такая, что у него темнело в глазах, когда он пытался приподняться. Немного позже он услышал пронзительный звук своего мобильного телефона, каждый раз заставлявший его вспомнить Хичкока — «Убийство по телефону». Сейчас эта чертова штуковина ему бы очень пригодилась, но в нужный момент она, как назло, оказалась в кармане его летнего плаща, который висел в передней.

Он застонал. Если бы ему повезло, плащ сейчас лежал бы там, где он вчера его скинул, — на подлокотнике дивана, до которого можно дотянуться рукой.

Но к несчастью, добросовестная Мари-Элен перед тем, как попрощаться с ним и уехать, успела унести плащ в переднюю и повесить в гардероб. Положение было отчаянное!

Когда снова зазвонил стационарный телефон, Макс попытался перевернуться на живот и доползти до стола. Снова его пронзила эта режущая боль и перехватило дыхание. Наверное, сломана какая-то кость, потому что нога висела как плеть и в бедре была неестественно вывернута.