— Мне выпала большая удача, — сказал он Розали. — Уитмен — настоящий гуру в деле фитнеса.

Розали рассеянно кивнула на его слова. Честно говоря, после вечера, проведенного в обществе Роберта Шермана, ее мысли были заняты другим.

— Правда же все это очень странно? Я спрашиваю себя, что за этим стоит, — сказала она на следующее утро, после того как сообщила своему другу о разговоре с американцем.

— Ну что ты ломаешь голову над такими вещами, которые тебя не касаются? — спросил Рене, когда они завтракали на расположенной на крыше террасе. — Не обижайся, Розали, но ведь ты всего лишь нарисовала к этой книжке картинки. Даже если выяснится, что Марше украл сказку, ты тут будешь совершенно ни при чем. Тебе-то какое дело? Пускай сумасшедший профессор литературы сам разбирается в этом без тебя.

— Во-первых, он не такой сумасшедший, как я думала, и его история звучит довольно убедительно, а во-вторых, это отчасти как бы и моя книжка, — возразила ему Розали. — И потом, я не хочу, чтобы у Макса Марше были неприятности.

— Ну, если там все правильно и честь по чести, то у твоего писателя и не возникнет никаких неприятностей. Почему ты просто не дала этому Шерману телефон Макса Марше? По-моему, чего проще! Они взрослые люди, пускай сами и выясняют между собой, кто на кого будет подавать в суд.

Рене сделал большой глоток морковно-яблочного сока с имбирем и отер губы. Для него тут не было проблем.

— Ну знаешь ли! Не могу же я вот так просто раздавать кому попало телефонный номер писателя, — сказала Розали со смущенным смешком. — Кроме того, насколько я знаю Макса, он сразу положит трубку, как только поймет, кто ему звонит. Во время нашего последнего телефонного разговора он уже так возмущался, услышав про эту историю, что даже видеть не желает этого нахала. — Она пригубила кофе с молоком и задумчиво покачала головой: — Нет, нет! Мне не нравится идея, чтобы эти двое поговорили друг с другом. Кроме того, мне самой стало интересно, в чем же там дело. Хотя у меня это и вызывает некоторое беспокойство.

Мысленно она увидела лазурно-голубые глаза, с вопросительным выражением обращенные на нее, и не стала углубляться в вопрос, что именно ее так беспокоит в этой запутанной истории.

— Я пообещала Шерману, что помогу ему разобраться в этих загадках, — сказала она и вспомнила, как рука американца на секунду прикоснулась к ее руке. — Пожалуй, лучше всего будет, если я еще раз позвоню Максу. Я и подумать не могу, чтобы он мне лгал, однако у меня такое чувство, что он что-то недоговаривает. Вот только что?

Погруженная в свои мысли, Розали сама не заметила, как подошла к огромному, сверкающему под солнцем пруду, расположенному посреди парка перед дворцом. Она села на один из железных стульев и стала следить за парусным корабликом, это была радиоуправляемая игрушка, которой с берега командовал мальчик. Он стоял на противоположном берегу пруда со своим папой и радостно вскрикивал, когда кораблик, как сейчас, делал на воде разворот.

Как проста жизнь для ребенка! И как получается, что такая простая жизнь потом обрастает невероятными сложностями? Виноваты ли те полуправды, те недомолвки, скрытые чувства и целые куски действительности, которые ты хранишь про себя, в том, что чудесная ясность детских лет затемняется и запутывается и ты вдруг начинаешь понимать, что правда может быть не одна?

Глядя на открытое личико мальчика, по простодушному выражению которого легко читались все душевные движения, Розали испытала что-то похожее на зависть.

Уильям Моррис подбежал к тому месту, где она сидела, и Розали снова взяла его на поводок. Собачка села на землю и, свесив язык, глядела на нее преданными глазами. Рассеянно поглаживая мягкую шерстку, Розали продолжала следить за корабликом.

Всю ли правду она сказала Рене? Действительно ли она только потому так заинтересовалась этой историей, которая притягивает ее как магнит, что ей выпало стать иллюстратором этой книги и ее заботит репутация Макса Марше? Правду ли рассказал Роберт Шерман? Обнаружат ли они в этой рукописи что-нибудь такое, что доказывало бы правдивость его слов? Возможно ли, будучи честным, сказать неправду?

А как насчет Макса, который так яростно настаивает на своем авторстве? Что, если он все-таки солгал?

Во время ужина в «Марли» Роберт совершенно справедливо обратил внимание на то, что этот автор за последние шестнадцать лет не издал ни одной новой книги. Может быть, у него иссякли идеи? Не мог ли Марше позаимствовать сюжет старой сказки, сочиненной кем-то другим?

И кому на самом деле посвящена эта книга?

Все выходные Розали пыталась дозвониться до Макса, чтобы задать ему этот важный вопрос. Но он не брал трубку. Она так и не дозвонилась до него ни по стационарному, ни по мобильному телефону. На мобильнике она оставила ему сообщение с просьбой перезвонить, подчеркнув даже, что это спешно, но он так и не позвонил.

Наступил понедельник, и она уже несколько раз пыталась связаться с Ле-Везине, каждый раз дожидаясь, пока протяжный сигнал вызова не сменится нервным пиканьем отбоя. Марше даже не включил автоответчик, как делал обыкновенно, уходя из дома.

Писатель словно сквозь землю провалился, и Розали стало не по себе. Ей даже захотелось самой отправиться в Ле-Везине, чтобы узнать, все ли там в порядке. Но как раз сегодня она назначила встречу трем кандидаткам на место помощницы, которые откликнулись на ее объявление.

Макс Марше уже много лет безвыездно жил в Ле-Везине и если бы собирался куда-то поехать, то, наверно, упомянул бы об этом. Розали вспомнила их последний телефонный разговор несколько дней назад, неприятные вопросы, которые она задавала Максу, и как резко и сердито Макс отвечал под конец.

Может быть, он на нее обиделся и потому не подходит теперь к телефону? Или может быть, обвинения американца, о которых она ему рассказала, имеют какое-то отношение к его исчезновению?

Она подняла с земли круглый камешек и, нагнувшись, запустила его низко над водой. Камешек пробил серебристую зеркальную гладь, оставив на ней точечный след, от которого стали расходиться концентрические круги, пока легкая рябь не докатилась до края пруда. «Причина и следствие», — подумала вдруг Розали.

Каждая ложь имеет последствия, от нее исходят волнистые круги. И когда-нибудь вызванное ею волнение доплескивается до берегов, даже если ложь была так мала, как этот камешек.

Тревога, охватившая Розали, не проходила весь день, она передалась даже Уильяму Моррису, он крутился у нее под ногами, так что она все время на него натыкалась, и в конце концов Розали изгнала его из лавки в квартиру.

Сначала она сходила за покупками, уладила кое-какие бумажные дела, а затем провела собеседование с хорошенькой, непрестанно жующей резинку мадемуазель Жири, потом с отъявленной мизантропкой мадам Фаврие, ни разу не улыбнувшейся за все время их беседы и успевшей пожаловаться на ужасный народ в метро, и наконец с душевной мадам Морель. Принять решение оказалось нетрудно. Розали остановила свой выбор на Клодине Морель, которая с первого взгляда вызвала у нее симпатию. Довольно плотного сложения женщина пятидесяти с небольшим лет, брюнетка с короткой стрижкой, красивыми крупными руками, которые до локтей были усыпаны веснушками. У мадам Морель были уже почти взрослые дети, и раньше она работала в маленьком книжном магазине, который давно закрылся. Клодина Морель искала такую работу, при которой она была бы занята три раза в неделю во вторую половину дня. Они договорились, что она приступит к работе в «Луне-Луне» со следующей недели.