– Помнишь, ты говорил, что любишь секс натощак? – лукаво усмехнулась Хелен. Вдруг она резко села на кровати и принюхалась. – Ох, только не это!

Фред рассмеялся.

– Неужели у тебя никогда ничего не пригорало?

– Никогда! А вдруг там уже начался пожар?!

– Сомневаюсь… Но, пожалуй, все же стоит сходить вниз и посмотреть.

– Сейчас, вот только оденусь… – засуетилась Хелен. – Где мое платье?

Но Фред вновь привлек ее к себе и сказал:

– Никакого платья!

– Что?!… – ужаснулась она. – Послушай, я согласна совершать время от времени бесшабашные поступки, но не до такой же степени…

– Хочешь сказать, что кухня для тебя – святыня, и являться, туда нагишом не годится? Помнится, совсем недавно в гостиной ты позволила себе подобные вольности!

– А тебе не понравилось?

– Очень понравилось!

– Только об одном прошу тебя, милый, – с улыбкой повернулась к нему Хелен, – не смотри на меня так, даже если я одета. У меня начинают слабеть колени…

– Ох, Элл и, раньше ты никогда не говорила мне таких приятных вещей, – с радостным блеском в глазах заметил Фред.

Она подняла руку и коснулась пальцами его рта.

– Хватит болтать! Пора гасить пожар на кухне.

– Ну, ладно, уговорила. – Он выглядел комично серьезным. – Но не идти же тебе, в самом деле, голой…

Он встал, направился к гардеробу и извлек оттуда желтый шелковый халат. Ее халат!

Глаза Хелен расширились от удивления.

– Ох, я ведь забыла его здесь! Поверь, это не нарочно. Вернувшись домой, я вспомнила о нем, но не возвращаться же было… Я подумала, что ты его просто выбросишь.

– Нет, – сказал Фред, накидывая халат ей на плечи. – Как же я мог его выбросить, если он до сих пор пахнет тобой. В самые отчаянные минуты одиночества я, бывало, прижимался к нему лицом, и мне становилось легче…

– Ах, Фред, раньше ты никогда не говорил мне таких приятных вещей, – повторила Хелен его слова, и слезы брызнули у нее из глаз.

Спустившись вниз, влюбленные выяснили, что кухня наполнена чадом, а мясо молодого барашка обуглилось.

Взглянув друг на друга, они расхохотались.

– Придется ограничиться омлетом. Думаю, ты как-нибудь переживешь это? – спросила Хелен.

– У тебя, радость моя, даже омлет получается волшебный! Но с этим, думаю, можно не торопиться. Давай-ка лучше продолжим нашу бесшабашную жизнь.

– Считаешь, что нам стоит вернуться в постель?

– Да!

И она вновь оказалась в его объятиях.

Некоторое время спустя, после душа, они сидели за столом, поглощая омлет, и любовались видом, открывавшимся из окна гостиной.

– Ты была права, – сказал Фред. Хелен вопросительно взглянула на него. Он поднял свой бокал.

– Я чувствую, что мы с отцом, наконец, примирились.

– Ох, Фред, если бы ты знал, как я этому рада!

– Понимаешь, Элли, проблема была не в том, продолжать мне его дело или нет. Она заключалась в невозможности свести воедино разные взгляды на жизнь. Он смотрел назад, а я – вперед. Единственное, что терзает меня теперь, так это вопрос, почему я был так непримирим? Почему не шел на компромисс? Ведь отец с терпением и мудростью учил меня жизни, а я… Какая, в самом деле, несправедливость, что лишь после смерти родителей мы начинаем понимать их! Так произошло и со мной. Ведь до меня только сейчас дошло, что он хлопотал единственно о моем благе, причем начал беспокоиться об этом в те времена, когда сам я ни о чем таком еще не задумывался.

Хелен тоже подняла свой бокал, и они молча выпили.

Однако, проснувшись утром, она снова ощутила какие-то смутные опасения. Ей трудно было поверить в то, что все проблемы позади, и казалось, что вот-вот возникнут неведомые обстоятельства, способные переменить не только ход событий, но и саму ее судьбу.

– Фред! – сказала она неуверенно. – Давай прямо сейчас уедем куда-нибудь подальше и там поженимся.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Опять страхи? Она грустно кивнула.

Перед отъездом они сделали только два звонка: матери Хелен и миссис Хейворт.

– Детка, – сказала Дженнифер, услышав голос Хелен, – я чувствую, что нам с вами опять надо поговорить. Но мы отложим это до вашего возвращения.

Они вернулись только через месяц.

– Дорогие мои, как я за вас рада! – воскликнула миссис Хейворт, когда сын и невестка вошли в гостиную.

В комнату вплыла Лорен. Ее беременность еще не стала заметной, но походка уже потяжелела.

– Дорогая! У меня нет слов… – Она поцеловала Хелен в щеку. – Можно, я буду называть вас Элли?

– Конечно, – улыбнулась та.

– Знаешь, Элли, – шепнула ей Лорен чуть погодя, отведя в сторону, – ваше примирение с Фредом сняло с моей души камень. Дело в том, что хотя для меня и Рене-Пьера все и закончилось тогда на приеме благополучно, меня не покидало неприятное ощущение, что мы все обманули папу. – При воспоминании об отце она грустно вздохнула, но тут же улыбнулась: – А теперь получается, что все это была правда!

Хелен еще долго не переставала удивляться тому, что стала женой Фреда, и недолюбливала его отлучки по делам.

Оставаясь в одиночестве, она тосковала, но продолжала вести свои передачи на телевидении.

Впрочем, скоро это стало проблематичным, потому что выяснилось, что она ждет ребенка.

Когда Лорен родила прелестную девочку и привезла ее из Парижа показать родным, Хелен и Фред приехали к его матери.

Они на цыпочках вошли в детскую. Фред склонился над кроваткой племянницы и обнял жену за плечи, пробормотав:

– Какая прелесть! Неужели были времена, когда я не хотел стать отцом?

Он любовно погладил Хелен по округлившемуся животу, и она увидела в его глазах такую нежность, 'что наконец поверила: ей удалось полностью изменить этого человека.

– Можно мне взять ее на руки? – спросил Фред у сестры.

Та осторожно передала ему драгоценный сверток, и. он с любовью вгляделся в маленькое личико. Малышка почмокала губами, но глаз так и не открыла.

– Фред! – Хелен весело смотрела на него. – У тебя здорово получается!

– А вы кого ждете? – поинтересовалась Лорен, с улыбкой глядя на счастливую пару.

– Сына! – с гордостью ответила Хелен. – Мы решили назвать его Саймоном.

– А когда он подрастет, – с комичной серьезностью заявил Фред, – мы отправимся в экспедицию вместе. Будем изучать разновидности скальных пород… Я расскажу ему истории, которые слышал от отца. – Он помолчал и добавил: – Единственное, чего я никогда не стану делать, – так это лишать его свободы выбора.