– Возникло затруднение, милорд. – Я объяснил ему, что у портнихи, которая шила платье, возникли подозрения. Она спросила, не губернаторский ли я раб, и заявила, что если ее светлость желает платье, то ей не предоставят кредит. При этих словах его светлость застонал. – Но там захотели знать, для кого будет платье, – продолжил я, – и мне не понравился взгляд портнихи, а потому я сказал, что мне придется справиться у ее светлости.

Хотя я выдумал эту байку, его светлость знал, что становится все менее популярным среди голландцев, пресвитерианцев и многих других. У него были враги. Как и у ее светлости – из-за неоплаченных счетов. Да и о странных переодеваниях его светлости ползли кое-какие слухи, которых хватало, чтобы вынудить к осторожности даже гордого человека, каким был он.

– Ты поступил правильно, – признал он. – Давай-ка мы с этим повременим.

Правда, я видел, что он разочарован.

Поэтому я выждал еще несколько дней. Затем однажды вечером, когда он вроде как приуныл, сделал ход.

– Вот что я подумал, ваша светлость, – сказал я. – Наше затруднение можно разрешить.

– Да неужели? – вскинулся он.

– Да, – подтвердил я и признался, что всегда подумывал, если вдруг стану вольным, открыть магазинчик с разнообразными товарами для дам, а заодно и шить платья. Я считал, что Ян и мисс Клара поддержат меня и направят ко мне покупателей и заказчиков, да и швею я уже приметил, которую мог бы нанять. – Открой я это дело, – заметил я, – можно было бы одевать вашу светлость в какие угодно платья, а любопытствовать стало бы некому. Никто, кроме меня, даже не знал бы, что я ваш поставщик. Можно обшивать и ее светлость. И разумеется, имея дело с вашей светлостью, я не искал бы выгоды. Я одевал бы ваши светлости по себестоимости.

– По себестоимости? – повторил он, и я кивнул.

– И не только платья, милорд. Юбки, шелковые чулки – все, что понравится вашим светлостям.

– Гм… – произнес его светлость. – А ценой всего этого будет твоя свобода?

– Иначе у меня ничего не получится.

– Я подумаю, – сказал он.

Вы скажете, что я сделал рискованное предложение, пообещав одевать и обшивать ее светлость, при том что она не всегда платила по счетам. Но я рассудил, что об этом позаботится его светлость, если ему захочется новых платьев.

На следующий день меня вызвали в малую гостиную. Я ожидал застать там его светлость, но это оказалась ее светлость. Она сидела в кресле.

– Его светлость рассказал мне про ваш разговор, – сообщила она, наградив меня задумчивым взглядом. – И есть одна вещь, которая меня беспокоит.

– Ваша светлость, прошу прощения?

– Освободив тебя, его светлость утратит над тобой власть, если ты вздумаешь болтать. Ты знаешь, о чем я. – И она посмотрела мне прямо в глаза. – Я обязана защитить его.

Она, конечно, была права. Его светлость отдавался в мои руки. И я был восхищен тем, что она это сказала. Поэтому немного помолчал. Затем снял рубаху. Я увидел, как расширились ее глаза. Но я повернулся и услышал, как она тихо ахнула при виде моих шрамов.

– Вот что сделал со мной плантатор, ваша светлость, до того, как я появился у вас, – проговорил я. – И правду сказать, миледи, я убил бы его, если бы мог.

– О, – выдавила она.

– Но в этом доме я не видел ничего, кроме добра. – И я сказал это с некоторым чувством, потому что не лгал. – Если его светлость даст мне свободу, о чем я мечтал всю жизнь, я скорее снова лягу под кнут, чем отплачу ему предательством.

На это она смерила меня долгим взглядом, а потом сказала:

– Спасибо тебе, Квош.

Я надел рубаху, поклонился и вышел.

Вот так и случилось, что в 1705 году я, будучи в возрасте примерно пятидесяти пяти лет, получил-таки вольную. Все сработало по моему замыслу. Ян был добр ко мне, помог арендовать лавку в приличной части города на Куин-стрит и научил закупке лучших товаров, а мисс Клара направляла ко мне столько народу, что я трудился не покладая рук. Я нанял не только малютку Роуз, но вскоре и еще двух таких же. Они были малы, и я платил им немного, но они радовались постоянной работе, и в скором времени я уже делал хорошие деньги.

И вот из этого и всего, что произошло в прошлом, я научился важному: дай людям то, что им хочется, – и обретешь свободу.

В следующем году скончалась ее светлость. И мне было жаль ее. Еще через год партия его светлости вылетела из лондонской канцелярии. И все его нью-йоркские враги, едва об этом проведали, немедленно направили в Лондон петицию с просьбой убрать его светлость с поста за все долги, по которым он еще не рассчитался. Сказали и про то, что он переодевался женщиной, ибо слухи об этом тоже множились, хотя от меня никто не услышал ни единого слова. Его светлость даже бросили в долговую тюрьму.

Ему повезло: умер его отец, и он стал графом Кларендоном, что означало полноправное английское пэрство, а следовательно, по английским законам его нельзя было преследовать – отменный трюк, должен заметить. И ныне он живет и здравствует в Англии.

Ян и мисс Клара продолжали мне всячески помогать, оповещая о прибытии в порт грузов с шелком и другими товарами и содействуя в приобретении кое-чего по себестоимости. Поэтому я не удивился, когда вскоре после отбытия его светлости в Англию получил записку от Яна: он приглашал меня к себе за неким товаром.

По случаю мисс Клара оказалась там же, и мы прошли в гостиную.

– Квош, я приобрел кое-какое добро, которое счел для тебя интересным, – заявил Ян. – Да и Клара думает, что тебе понравится.

Я знал, что глаз у нее наметанный, и меня охватило нетерпение.

– Вот оно, изволь! – сказал он.

Я услышал, как отворилась дверь гостиной, и повернулся. И увидел моего сына Гудзона.

Он был силен и ладен, он улыбался. И мисс Клара, по-моему, тоже улыбалась, а может быть, плакала, но я не уверен в этом, потому что мой взор вдруг заволокло слезами и я ничего не видел толком.

Но после объятий я захотел убедиться, что понял правильно.

– Значит, теперь Гудзон принадлежит…

– Гудзон свободен, – возразила мисс Клара. – Мы купили его, а теперь отдаем тебе.

– Тогда он свободен, – кивнул я и какое-то время не мог ничего сказать.

Но потом – не знаю почему – мне пришло в голову, что я не удовлетворен. Я знал, что они желали нам с Гудзоном добра. Из прожитых лет мне было ясно и то, что вся эта торговля людьми, которой занимался мистер Мастер, – ужасное дело. В душе я считал, что ни он, ни кто-либо еще не вправе владеть другим человеком, и если он отказался хотя бы от одного раба, то уже хорошо. И я знал, что мечтал о свободе Гудзона больше, чем о своей. И все-таки, несмотря на эти соображения, я понимал, что в душе не удовлетворен этой сделкой.