Барабина развозило прямо на глазах. Одутловатое лицо медленно наливалось краской, дрябло обвисли губы, в глазах появилась безумная поволока.

– Степаша, ты чего? На старые дрожжи развозит?

– Не-а. На новые. – Барабин облизнул губы. – Мне теперь стакана хватает. Да и пьется здесь легко. Это у тебя суета круглый день. А здесь – тишина. Болото, бля!

– Сам ушел с "земли". – Седой всегда завидовал людям, способным на п о с т у п о к.

– Ибо в дерьме копаться устал! И крови боюсь… – Барабин погрозил пальцем. – Я же между делом почитываю что вы сюда сплавляете, писаки херовы! Да и старые архивчики, что не сожгли пока перестраивались, тоже, я тебе скажу, еще то чтиво. Пьешь под них, закусывать не надо! Работники, мать вашу за ногу…

– Всех-то не суди! Кто задницу рвет, а кто лямку тянет, – почему-то вдруг обиделся Седой.

– Все одно. Все на одной сковородке жариться будем. И большие, и маленькие. И те, кого для отмазки шлепнут, и те, что своей смертью помрут.

– Ну, тебя несет, Степан! О вечном начал думать?

– О чем еще думать в архиве, как не о вечном? Нет уже никого: и кто стучал, и кто дело крутил, и кому по тому делу яйца открутили и лишнюю дырку в башке сделали, а дела – вон они. Стоят, родимые, как кирпичи в Китайской стене. И века еще стоять будут.

Барабинское лицо стало пунцовым, видно, эти полста коньяку, действительно были не первыми. Седой помнил времена, когда перепить Барабина было даже теоретически невозможно. – "Ох, сдал мужик! Скоро совсем сопьется", – подумал он и демонстративно отодвинул стакан.

Барабин пошамкал дряблыми губами и продолжил мысль:

– Стоят, да… Только не папки это, Мишаня. А консервы с дерьмом. В котором весь мир утопить можно.

В селекторе зашуршало и мягкий голос произнес:

– Принесли, Степан Андреевич. Мне войти?

– На подпись есть что? – спросил Барабин.

– Не срочное.

– Пускай отлеживается. А папку давай сюда. – Барабин вытер губы. – Твою порцию дерьма принесли, Миша. Шас покушаем.

Секретарша внесла тонкую папку, положила между стаканами. Молча вышла.

Седой проводил взглядом ее крепкие бедра, туго обтянутые юбкой, и улыбнулся:

– Я даже брошу пить!

– Из-за Ирки-то? Не стоит.

– Точно? – Петровский подмигнул.

– Можешь мне верить. – Барабин расплылся в самодовольной улыбке. – Видал, даже бровью не повела!

– Твоя школа?

– А то! Сам муштровал. А то пришла дура-дурой после ускоренных курсов. Ни в рот взять толком не могла, ни папки по номерам расставить. Ты бери пока, читай. Даю десять минут. Больше нельзя, у меня своих стукачей, как тараканов. Еще будешь? – Барабин потянулся к бутылке.

– Капни чуток, – сдался Седой. – "Не умру. Тем более, что один он пить не станет, еще обидится", – подумал он, пристраивая папку на коленях.

* * *

Оперативная обстановка

Протокол допроса

полковника ВВС Семенихина В.Б.

(фрагмент)

«Там такой крутой поворот, едешь почти вслепую. Только из поворота вышли, сразу его увидели… Водитель от неожиданности дал по тормозам. Правильно сделал. Там, они трос натянули. УАЗик тряхнуло и поволокло вперед. А этот… Он стоял посредине дороги и спокойно смотрел, как неудержимо тащит к нему машину. Автомат опустил на скрещенные руки, стволом вниз…»

Ретроспектива

Странник

Он стоял посредине дороги и спокойно смотрел, как неудержимо тащит к нему машину. Автомат опустил на скрещенные руки, стволом вниз. Так удобнее, ремень не давит плечо.

«Нормально, Макс! Только не мандражируй. Чем ты спокойнее, тем больше они паникуют. Если что, правая – к курку, левая ведет цевье, ствол вправо – очередь в левое колесо, отпрыгнешь влево, и с колена – в правое заднее… Ты успеешь. Только держи себя в руках».

УАЗик не дотянул пяти шагов. Максимов невольно подал корпус назад, спиной ощутив, как дрожит на ветру туго натянутый трос.

Сквозь темное лобовое стекло лица людей казались размытыми пятнами.

«Не давай им опомниться! Не дай бог, полезут в дурь. Пока в шоке, они твои. Раз, два, три … Пошел!»

Он быстро подошел к машине. Рванул дверь водителя. Сержант сидел, чуть подавшись вперед, пальцы скрючились на руле. Максимов сунул руку в кабину, выключил мотор и вынул ключи из замка.

Сразу стало оглушительно тихо. Где-то далеко в лесу отчаянно загомонили птицы. Пахло разомлевшей от зноя травой и взбитой в воздух по-летнему белой пылью.

Максимов левой рукой осторожно положил ключи на капот. Водитель сразу же уткнулся взглядом в ярко заблестевший брелок.

«Пока нормально. Парень в шоке, очухается нескоро. А полковник уже начал соображать. Молодец!»

Он отступил назад, ствол по-прежнему смотрел точно в бок водителю. В кабине кроме этих двоих никого не было.

«И слава богу. Подвела бы разведка, все пошло бы насмарку. Просто чудо, что он никого не подобрал по дороге. Пока нам везет».

– Только не дури, полковник. У всех нервы. Не надо. Я не один. Малейший понт – из машины сделают сито. – Максимов говорил тихим голосом, без нажима, боясь вспугнуть. – Выйди. Разговор есть.

Полковник, косясь на автомат, медленно открыл дверцу и вылез из машины.

Максимов отступил еще на шаг.

«Самый опасный момент. Ударит моча в голову, схватится за пистолет. Сунется назад в кабину и пальнет. Придется стрелять. Парня наверняка зацеплю. Спокойно, сам не дергайся!»

Вчера он сам настоял, что на дороге он должен быть один. Пусть страхуют, как хотят, но один.

Сейчас, конечно, страховали, полковник был под постоянным прицелом. Стоит только потянуться к кобуре, срежут первым же выстрелом. И черт с ним, значит, говорить с ним не о чем. Но операцию придется крутить по полной программе, а этого как раз Максимову меньше всего хотелось.

«Выпендреж! По раскладу ты прав, но это – дешевый выпендреж! Если в гроб захотел, делай. Но учти, Макс, этого понтярщика я сниму лично. При первой же подставке с его стороны, пусть только дернется. А потом из его аэродрома целину устрою, понял? И ты мне мешать не будешь. Все! Замяли!» – Юрка был прав, тысячу раз прав, но Максимов никогда бы не простил себе действий по "крайнему варианту".

Полковник спокойно встретил его взгляд:

– Мне сдать оружие?

– Не надо. Отойдем немного.

Максимов кивнул на кювет.

* * *