Какова была подоплека столь внезапного коренного изменения всех наших планов? Вскоре после откровений Йодля мы случайно узнали, что первоначально Гитлер решил осуществить нападение в конце лета 1940 года. Понадобились настойчивые протесты Кейтеля и Йодля, изложенные в памятной записке, которую я сам видел, чтобы убедить Верховного главнокомандующего в том, что одни лишь факторы времени и расстояния вместе с погодными условиями делают этот план абсолютно невыполнимым. Услугу, которую таким образом оказали эти старшие офицеры ОКВ, не следует недооценивать, хотя есть все основания предполагать, что они думали не более чем о временной отсрочке. Тем не менее она давала возможность другим и более влиятельным голосам использовать выигранное таким образом время, чтобы выступить против такого страшного замысла. Однако, насколько известно, ничего подобного не случилось.

Для полноты представления стоит упомянуть (в порядке очередности) несколько других важных событий того периода, о которых я узнал лишь после войны. Как уже говорилось, о возможности такого поворота Гитлер намекал своему ближайшему окружению еще весной 1940 года. В разговоре с фельдмаршалом фон Рундштедтом 2 июня 1940 года, который записал присутствовавший при нем ныне покойный генерал фон Зоденштерн, Гитлер сказал, что теперь, когда, по его представлениям, Англия готова к миру, он начнет сводить счеты с большевизмом.

Дневник Гальдера за тот период иллюстрирует демагогические высказывания Гитлера:

«22 мая 1940. Главнокомандующий имел беседу с Гитлером и поднял вопрос о позиции России. Фюрер считает, что, если он будет настаивать, Россия ограничит свои притязания на Бессарабию.

26 июня 1940. Позиция России стоит на переднем плане внешнеполитических вопросов. Общее мнение, кажется, таково, что проблема Бессарабии может быть решена без войны».

В начале июля 1940 года сэр Стаффорд Криппс, британский посол в Москве, вручил Сталину меморандум от Уинстона Черчилля, содержание которого через несколько дней было передано советским правительством германскому посольству в Москве; меморандум убеждал Россию перейти на другую сторону и действовать против Германии.

Дальнейшие записи из дневника Гальдера:

«3 июля 1940. (Запись беседы с начальником его оперативного отдела.) Самые неотложные дела на данный момент – это Англия и… Восток. Что касается последнего, то главный вопрос в том, как нанести России военный удар, который заставит ее признать доминирующую роль Германии в Европе.

13 июля 1940. (После беседы с Гитлером.) Вопрос, стоящий у Гитлера на первом плане: почему Англия до сих пор не желает заключать мир; он, как и мы, считает, что ответ в том, что Англия все еще надеется на воздействие со стороны России.

22 июля 1940. (Запись беседы с главнокомандующим сухопутными силами.) Последний, видимо суммируя свои впечатления от вчерашнего разговора с Гитлером, дал следующее указание: «Проблемой России следует заняться. Нам надо начинать думать об этом»[109].

30 июля 1940. (Выдержка из оценки обстановки, составленной вместе с главнокомандующим сухопутными силами.) Если мы не можем добиться победы над Англией, сохраняется опасность, что Англия вступит в союз с Россией; тогда встает вопрос, надо ли нам вести войну на два фронта, одним из которых будет Россия. Ответ: лучше останемся друзьями с Россией»[110].

Наконец, запись 31 июля 1940 года некоторых высказываний Гитлера в Бергхофе:

«Россия является тем фактором, которому Англия придает наибольшее значение… Если Россия побеждена, Англия лишается последней надежды. Тогда Германия станет хозяином Европы и Балкан… Вывод: в силу этого аргумента надо заниматься Россией. Весна 1941»[111].

Эти несколько цитат безошибочно свидетельствуют о том, что стремление Гитлера напасть на Россию было с самого начала безоговорочным и «неизменным» – если использовать его собственное часто повторяемое слово – решением. Ясно и то, что в окончательном виде это решение формировалось у него приблизительно в середине июля 1940 года, то есть в то самое время, когда военным удалось убедить его дать согласие на высадку в Англии. Реальная причина решения, несомненно, заключалась в его давней, глубокой и смертельной ненависти к большевизму.

Относительная значимость двух этих решений сейчас ясна как божий день. Она была очевидна для всех посвященных уже летом 1940 года. Так была пройдена мертвая точка в германской военной стратегии; мы не приближались к концу войны; мы начинали новый этап.

И опять перед некоторыми из тех немногих, кто был в курсе дела, – не только сотрудниками отдела «Л», – встал мучительный вопрос: как противодействовать новым замыслам Гитлера, как избежать нового и явно беспредельного распространения военных действий и во времени, и в пространстве? Углубляться в эту проблему не было нужды; ни один человек не мог даже на мгновение усомниться в том, что «с Россией лучше оставаться в мире», или в том, что нападение на Россию несет смертельную угрозу для нашего народа и нашей страны. Что нам нужно было в тот момент, так это военный человек во главе вермахта, кто-то, кто внушал бы доверие, проявлял хоть какое-то понимание, к кому мы могли бы прийти с аргументами военного характера, кто мог бы затем использовать свой личный авторитет, и это обеспечило бы ему прочную поддержку вермахта в противодействии диктатору и решению, которое он принял, исходя из политических и идеологических соображений; но такого человека не было. Теперь мы действительно начали понимать, почему Гитлер действовал столь решительно, чтобы исключить любую подобную возможность, почему он сам захватил пост Верховного главнокомандующего вермахтом и одновременно при поддержке старших офицеров ОКВ превратил этот орган просто в свой «рабочий штаб».

Отдел «Л» мог действовать не иначе как через начальника оперативного штаба. Но не было ни малейшей возможности заставить его изменить свое мнение, в особенности по вопросу столь большой политической и стратегической значимости; еще меньше надежд было на Кейтеля, который все больше и больше начинал проявлять свою зависимость от Йодля. Тем не менее в начале августа представитель кригсмарине в отделе «Л» отправился в Берхтесгаден, чтобы обратить внимание Йодля на возможные последствия для положения Германии в будущем, если войска вермахта повернутся на восток, оставив несокрушенной английскую военно-морскую мощь. Казалось бы, такой шаг был необходим, тем более что главнокомандующему кригсмарине пока еще не сообщили о планах Гитлера[112] и пока даже не собирались сообщать. Однако эта встреча только подтвердила то, что нам уже было известно: Йодль использовал эту возможность для того, чтобы подчеркнуть, что Гитлер очень высоко оценивает военно-морскую мощь Британии и считает, что мы пока недостаточно сильны, чтобы нанести решающий удар по Британским островам; именно по этой причине мы должны «идти в обход» через Россию.