даже уважение к истории великого города. Гончарная набережная, расположившаяся справа за соседним зданием, была безлюдна и тиха. Столичные машины прекратили свой дневной марафон, а Москва-река, до краёв заполнившая собой канал, вела себя по-ночному тихо. Свежий весенний воздух наполнял лёгкие новой жизнью, и Алексей, не дойдя до дороги, остановился, чтобы напитаться воцарившимся здесь умиротворением. Освещение во дворе было бедным (чего не скажешь о собственниках жилплощади в этих местах), и в окнах практически уже нигде не горел свет. Но что могут значить электрические уличные фонари в сравнении со звёздами, рассыпавшимися по чёрному и бесконечному небу? Ведь только глядя в эту космическую бездну, можно хотя бы на мгновение услышать зов вечности и остановить свой суетливый человеческий бег. В конце концов, и тысячу, и две тысячи лет назад люди вглядывались в эти же звёзды и испытывали необъяснимое чувство покоя и причастности к чему-то непостижимому и необъятному, но дарующему надежду на прощение и искупление всех человеческих глупостей, ошибок и пороков.

— Сынок, помоги бабушке, — скрипучий женский голос резко вернул Алексея с небес на Землю. Перед ним стояла пожилая сгорбленная женщина с грязной растянутой сумкой.

— Спина болит — мочи нету. А я вот тут рядышком живу. Проводи бабулю, сделай доброе дело.

Её голова была повязана чёрным платком, а сама она была в старом сером плаще, который обтянул горб на спине. Левой рукой она опиралась на клюку. Из-под платка, который закрывал почти всё её лицо, торчал только худой морщинистый подборок. Непонятное тревожное ощущение притаилось в груди Алексея, и по телу неожиданно пробежали мурашки. Он ещё раз посмотрел на внезапно возникшую бабку и подумал: «Бабка, как бабка. Может, мне уже мерещится всё подряд?».

— Так я и говорю — чего только людям не мерещится, — словно прочтя его мысли, выдала она.

— Простите, что вы сказали? — мурашки снова пробежали по его телу.

— Сынок, плохо слышу я. Видишь, совсем старая. Ты проводи меня да ступай себе, куда шёл.

Ему стало как-то неудобно отказать. В конце концов, отчего ж не помочь бабуле? Неужели он не может совершить простого доброго дела? Однако что-то его останавливало. В общем, так и не разобравшись в своём предчувствии, он взял в руки сумку.

— Ого! У вас там что — кирпичи? — даже для него сумка оказалась тяжёлой, было непонятно, как бабка её тащила сама.

— Пошли, милок, пошли, — проигнорировав его вопрос, ответила странная бабка.

Они зашли за угол дома, обошли его с торца и оказались в соседнем дворике.

— А вы что, здесь живёте? — он недоверчиво посмотрел на спутницу и на подъезд, у которого они остановились, — здесь тоже располагались очень дорогие квартиры.

— Живу, не живу, подсоби лучше, — она, кряхтя, поднялась на ступеньки и открыла дверь в подъезд. Алексей с тяжёлой ношей проследовал за ней. Они зашли в лифт. Бабка нажала кнопку 6-го этажа, и двери закрылись. Как только лифт начал своё движение, стало понятно, что происходит какая-то чертовщина: по всем ощущениям лифт поехал вниз, а не наверх, и свет в нём тут же погас. Только тут до него дошло, что предчувствие его не обманывало. Он обратился к бабке:

— И часто это у вас происходит?

Но ответа уже не последовало. Там в темноте, где только что стояла его сгорбленная спутница, сверкнул изумрудно-зелёный взгляд, и вся кабина наполнилась громким женским хохотом. Наглым, диким, страшным хохотом. Он попытался остановить лифт, но кнопки не слушались. Тогда он решил схватить хозяйку зелёного взгляда, но руки прошли сквозь — темнота оказалась пустой, а изумрудные глаза стали беспорядочно метаться по кабине лифта. Кабину затрясло, скорость движения была явно превышена. Он упёрся руками о стенки лифта и очень громко, несмотря на гогот и шум, стал читать «Отче наш». Мурашки превратились в озноб, но что-то изменилось в нём самом. Это был уже не страх. Сила, неведомая сила стала наполнять его тело. Глаза его были широко раскрыты, брови собрались у переносицы, а огромные зрачки чёрными дырами выглядывали из-под век. Он замолчал. Его ладони стали наполняться каким-то теплом, а затем и вовсе начали пульсировать. Затылок похолодел. И вдруг на его лице появилась ухмылка. Ухмылка, внушающая ужас. Скорее даже оскал. Самоуверенный наглый оскал. Страх окончательно его покинул. Он опустил свои пульсирующие руки и, смотря исподлобья в темноту, стал двигать пальцами в воздухе, как бы гладя что-то невидимое. Руки наполнялись энергией. Он уже физически ощущал её в своих ладонях. Наступило опьянение. Опьянение какой-то властью, потусторонней мощью.

— Кто ты такая? — громко кинул он в темноту кабины. Но теперь это был не голос Алексея. Это был голос того, кто чувствует себя во тьме, как дома. Кто знает секреты тёмных сил. В ту же секунду движение лифта прекратилось. Наступила полнейшая тишина. Он стоял, широко расставив ноги, высоко задрав голову, и был готов ко всему. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Пожалуй, лишь на секунду в его затуманенном, опьянённом рассудке всплыло воспоминание, что однажды во сне он ощущал эту силу. Это был очень странный сон, где тёмной безлюдной ночью он стоял у единственного заброшенного дома с чёрными окнами. Вокруг был только лес, а над головой космическая бездна. В том сне он понимал, что является частью тьмы. И это вовсе не напугало его, а даже наоборот. Он стоял с точно таким же оскалом, ухмылкой на лице, как и сейчас. И оторвавшись от земли, опьянённый своей властью стал взлетать. Но сила, бушующая в нём, оказалась непредсказуемой и всё-таки необузданной. И тогда он потерял контроль над своим полётом, и его стало уносить всё выше и выше. И вот сейчас, стоя в кабине лифта, он в реальности испытывал все эти ощущения из странного сновидения. А может, это был вовсе и не сон? Его распирало изнутри.

— Я спрашиваю, кто ты?! — он ещё раз прогремел низким протяжным голосом. В ответ по кабине пробежал женский шёпот, переходящий в эхо: «Он чувствует, он чувствует. Он вспомнил…» — и тут же двери лифта распахнулись. Он вышел из кабины. Наваждение отступило, и Алексей постепенно стал приходить в себя. Несмотря на то, что перед ним открылась обыкновенная площадка с одной квартирой на этаже, его не покидало ощущение, что это иная реальность. Этажная площадка была очень небольшой: позади двери лифта, справа матовые высокие окна, впереди унылая серая стена, а слева дверь в единственную квартиру. В следующее мгновение он явственно почувствовал, что находится здесь не один. И тогда со стороны