не одна из нас. Остаётся только одна единственная возможность.

— Нет, — говорю я.

Лоу молчит. Его нож звякает о край тарелки, и он скрещивает руки на груди. Выражение его лица не меняется, и это сводит меня с ума.

— Это невозможно. Они… Нет. Не оба. — Почему он молчит? Почему не поправляет меня? — Генетически это не… Так ведь?

— Видимо, возможно.

— Как? — Тут столько уровней невозможности. Чтобы человек и оборотень вообще захотели заняться тем, что необходимо для зачатия ребёнка. Чтобы это сработало физически. Чтобы это имело последствия. Оборотни, может, и не так сильно стараются, как вампиры, но их рождаемость по-прежнему ниже, чем у людей.

Вскочив на ноги в порыве нервной, недоверчивой энергии, я тут же снова сажусь, когда мои израненные подошвы протестуют. — Но ведь она твоя родственница, правда? Глаза…

— Глаза моей матери, — кивает он. — Она была одной из заместителей Роско. Наблюдала за лесами между территориями оборотней и людей. Официально при правлении Роско дипломатических отношений не было. На практике же постоянно велись очень ограниченные переговоры с людьми, особенно в районах с высоким уровнем конфликтов. Полагаю, так она впервые встретила отца Аны, но меня тогда не было рядом, — в его голосе звучит сожаление, и я вспоминаю рисунки красивого дома. Единственное запертое место в его комнате.

— Он не твой отец, верно?

— Мой отец был оборотнем, и он умер, когда я был ребёнком.

Я не собираюсь спрашивать, были ли мои люди причастны к этому, потому что уверена, что знаю ответ. — Зачем ты мне это рассказываешь?

Он какое-то время молчит, опустив глаза. Только проследив за его взглядом, я понимаю, что он смотрит на наше обручальное кольцо на своём безымянном пальце.

— Знаешь, что делает Альф хорошим вожаком? — спрашивает он, не поднимая глаз.

— Без понятия.

Он фыркает, смеясь. — Я тоже. Но иногда бывают решения, которые кажутся правильными, глубоко в костях, — он облизывает губы. — Ты — одно из них.

Кровь приливает к моим щекам. Лоу никак не мог этого не заметить, что унизительно. Я просто благодарна, что он продолжает говорить, не упоминая об этом.

— Я жил в Европе, когда моя мама была ранена, но сразу же прилетел обратно. Когда стало очевидно, что она может не поправиться, она рассказала мне о биологическом отце Аны.

— Её биологический отец — человек. — Невообразимо.

— Я думал, она бредит из-за лекарств. Или просто ошибается.

Я склоняю голову набок. — Что заставило тебя передумать?

— У Аны есть особенности. Такие, из-за которых я стал воспринимать слова матери не просто как бред, вызванный морфином.

— Какие, например?

— Во-первых, Ана не обращается.

— Ого. А она уже должна?

— Ребёнок оборотня обязательно обратиться. На самом деле, в полнолуние им сложно не обратиться. Её кровь тёмно-красная, а не зелёная. В то же время у неё есть черты оборотня. Она ловче, и сильнее человека. Её жизненные показатели скачут. После смерти матери я очень скрытно сделал анализ её ДНК. Джуно — генетик, и она смогла помочь, — он снова берет нож, намазывая больше желе. Банка с арахисовой пастой всё ещё на месте. Открытая. — В то время Альфой был Роско — легко было предсказать, что он сделает, если узнает, что в его стае есть полукровка.

— Роско был, мягко говоря, не в восторге, да?

Он бросает на меня взгляд, выражающий явное преуменьшение.

— И она была сестрой того парня, который пах так, будто он метил на его место, — бормочу я, не подумав. Замечаю удивление Лоу. — Что? Я кое-что знаю.

— Роско никогда не был миролюбивым Альфой, но за последние несколько лет его позиция постепенно переросла в крайнюю агрессию. Он требовал контроля над определёнными демилитаризованными зонами и начал внедрять политику нулевой терпимости. За последние десять лет мы убили больше людей и вампиров, чем за предыдущие пять — и они убили больше нас. Вот тогда несколько его заместителей открыто выразили своё несогласие. Их недовольство встретилось новым всплеском насилия. В это же время в прошлом году от рук других оборотней погибло больше оборотней, чем представителей любого другого вида. Моя мать была одной из них, — он сжал губы. — Я вернулся домой, бросил вызов Роско и победил. Четыре его самых преданных заместителя выступили против меня, и я снова победил. Были и другие, всё слабее и слабее, и это казалось такой бессмысленной тратой… — он потёр челюсть ладонью. Я начинаю понимать, это его привычный жест, когда он размышляет. — Это была моя ошибка. Мне не следовало их оставлять в живых.

Я внимательно наблюдаю за ним, размышляя, хотел ли он вообще становиться Альфой. Интересно, что бы я чувствовала, возглавляя тысячи людей без истинного призвания к этому. По крайней мере, отец процветает в этой полном интриг политической жизни, кишащей обманом и мелкими стычками с другими членами Совета.

— Дай угадаю: те, кого ты победил, но оставил в живых, переименовали себя в Лоялистов и сейчас радикализируют молодых Максов, как одержимые.

Он кивает. — Это небольшая группа, но они готовы опуститься гораздо ниже, чем я могу себе позволить. И их поддерживает Эмери, пара Роско. Конечно, она всё отрицает, и она достаточно умная, чтобы не допустить, чтобы недавние нападения были связаны с ней, но у нас есть информация.

— Будь я на твоём месте, я бы следовала методам их обожаемого Роско и беспощадно подавляла любое инакомыслие.

Его губы чуть заметно тронула улыбка, словно он подумывает сделать именно это, и я тоже улыбнулась. Наши взгляды встретились на мгновение, прежде чем он продолжил:

— Ана не знает, кто её настоящий отец.

— А кого она считает…?

— Винсента. Он был ещё одним заместителем Роско, и они с мамой то сходились, то расходились на протяжении многих лет. На него напали на территории вампиров, когда Ане было около года. Все остальные в стае, благодаря стараниям моей матери, свято верят, что Ана — дочь Винсента.

— А как ты объяснил то, что она не обращается?

— Это не широко известно, да и есть другие причины, которые могут это вызвать, включая психологический блок. Они редки,