В семь часов утра я спустился в «гауптвахту», поздоровавшись с молчаливыми охранниками, одетыми в полувоенную форму (что-то вроде ВОХРы), и остановившись перед решеткой, отгораживавшей камеру от коридора, не очень громко, но ясно и четко сказал:

– Все слушаем сюда!

Народ в камере зашевелился, ко мне обратились десятки лиц – заспанных, злобных, спокойных, взволнованных – разных лиц. И главное сейчас было – не увидеть в них людей. Потому что они теперь не люди, а «куклы». И нет им пощады. Здесь нет ни одного существа, заслуживающего жалости. Вон тот ублюдок забил всю свою семью молотком – родителей, сестру, брата. Чтобы остаться наследником и жить в свое удовольствие. Придумал историю, что в дом ворвались бандиты и всех убили.

Вон тот – грабил и насиловал женщин в городском парке. Он ударил девушку ножом – десять раз. Думал – не выживет. Но она выжила, выползла на дорогу и ее спасли. А еще – она описала его внешность. Потому его и взяли.

Этот – ходил по квартирам и грабил пенсионеров. Бил молотком по голове. Поймали совершенно случайно – соседка увидела, как он выходит из квартиры, подглядывала в глазок. А она его знала.

Вот этот – знакомился с женщинами, мечтающими выйти замуж. А на свидании у них дома – насиловал и душил. Ну и само собой – грабил. Вообще-то без «грабил» не обходится ни одно преступление. Главное заключено именно в этом слове – «грабил» – а маньячество, это уже потом.

Эти двое – банда, настоящая банда. Убили кассира, забрали деньги. Потом еще грохнули инкассатора, и тоже ушли с деньгами. Потом двух милиционеров, которые хотели проверить документы. Еще – случайного прохожего и его жену – те шум подняли. В общем – руки по локоть в крови. А сдала их баба одного из них. Нехрен было хвастаться преступлениями, а потом другую бабу трахать. Вот бывшая и сдала. А ребята крепкие – бывшие спортсмены. Кому-то достанутся…мало не покажется.

Вот тот, с туповатым лицом дебила изнасиловал и убил двух девочек, 12 и 13 лет. Подробности даже вспоминать не хочу, настолько это отвратно.

Я всех их помню, все подробности преступлений. Мне прислали не все тома дела, сделали из них выжимку, основное, соорудили что-то вроде досье. Но мне этого вполне хватило, чтобы понять. Есть фото, есть описание событий. И я согласен – им жить не надо.

– Все слушайте! – повысил я голос – Вы все приговорены к смерти! Вы все заслуживаете смерти! Но вам будет дан шанс. Вас будут выводить по одному, и вы будете драться с нашим человеком. Победите – вас увезут назад в тюрьму. Проиграете – смерть. У вас будет пистолет с восемью патронами и нож. У вашего противника – ничего. Так что шанс у вас есть.

Я намеренно не сказал, что их оставят жить. Я сказал, что их увезут назад, в тюрьму. Но никто из осужденных разницы не понял. Никто. Их все равно казнят, но только потом, в тюрьме. Или по дороге в тюрьму. Ни один из них жить не будет – хотя бы потому, что они теперь знают обо мне, и о том, что здесь будет происходить. А нам слухи ни к чему. И мне ведь надо их как-то мотивировать? Чтобы как следует старались порешить моих курсантов…

Жалко ли мне курсантов? Конечно, жалко. Но это ничего не значит. Абсолютно ничего. Это служба. Это работа. И те, кто не может ее исполнить – отсеются. Сутками мы делали из них настоящих бойцов, сутками натаскивали, как бойцовых собак. Но если они все еще не могут взять зверя – зачем нам такие собаки?

– Эй, вы чего?! У меня двадцать лет! Какая смерть?! – завопил молодой крепкий мужик из угла камеры – Не имеете права!

– Я все сказал. Будем выкликать по фамилии. Выходите, идете с конвоирами. Оружие получите на месте.

Я развернулся и ушел, не обращая внимания на возмущенные крики, стоны и даже плач. Каждый человек кузнец своего несчастья. Они свое сковали.

Кого я бы еще и мог понять, так это вот тех самых бандитов. Эти боролись за крупный куш – их могли подстрелить, они стреляли – грабители, как грабители. Но вот эти мрази?! Стариков?! Детей?!

В тире все было готово. Стоял Самурай, как обычно расслабленный и спокойный, как богомол перед сражением, рядом с ним парень, с позывным «Хохол». Он и был украинцем, с говорящей фамилией Сидоренко. Конопатый, с широким улыбчивым лицом – настоящий украинец, какими их представляют на картинках и в литературе. Сам он родом был из Харькова, потомственный гэбэшник. Папаша его дослужился до полковника, и насколько я знаю – служил не следователем, а самым что ни на есть боевым офицером, на фронте. Что-то вроде Аносова. Он и после войны занимался поиском и уничтожением бандеровских схронов. Сын, так сказать пошел по его стопам. Хороший парнишка, и воспитан правильно.

– Первый номер у него – пояснил Самурай.

– Хорошо – кивнул я – Ходасевича сюда. Знаешь что…пусть кто-нибудь из курсантов сходит за ним. Потом его очередь подойдет – кем-нибудь заменишь. И с охранниками пускай ведет, это уж само собой разумеется. И наручники пусть наденут, нам проблемы ни к чему.

Самурай кивнул и вышел из тира, а я подошел к Аносову и остальным инструкторам, сидевшим за стеклянной пуленепробиваемой перегородкой, отделявшей часть тира от общего зала. Здесь разряжали и осматривали оружие, чистили его, да и вообще – перегородка с бойницами могла служить и опорным пунктом, если кто-то захочет штурмовать тир снаружи. Пробить ее можно только из гранатомета.

Здесь, на территории Дачи вообще все сделано так, чтобы максимально затруднить штурмующим добиться результата, то есть – искоренить ее защитников. Из тира подземным ходом можно уйти и в дом, и в казарму, и соответственно – за территорию периметра. И вообще – вся территория Дачи сплошная система подземных ходов, как у вьетнамских партизан. Вошел в одном месте – вылез совсем в другом. Кстати, когда планировал Дачу, я имел в виду вьетнамскую систему ходов как образец. Пригодится или нет, я не знаю, но пусть это все будет. Когда ты к чему-то готов, к чему-то очень плохому, это самое плохое обычно и не случается. Но стоит только что-то упустить…

Самурай появился довольно-таки быстро, подошел и отрапортовал, что доставка объектов налажена, и что объект скоро будет здесь.

Молодец парень. Нравится он мне. Жаль будет, если придется его убить. Если кого-то и пошлют убирать меня – то это его. Не Аносова, не Балу или Хана – Самурая. Почему надо меня убирать? А потому, что мавр сделал свое дело, мавр может провалиться в преисподнюю. Уверен, они сейчас крепко задумались – а нужен ли им Карпов? Выпустить меня за границу? А если я начну работать на Штаты? Передам им ценную информацию? Ведь они еще не знают, что некогда я дал согласие работать на ЦРУ, интересно, как бы сейчас отреагировали? Информацию из меня качнули, теперь на весах лежат – на одной чашке моя полезность, как агента влияния, на другой – опасность того, что я начну работать на спецслужбы США. И на мой взгляд – второе перевешивает первое.

Все, кто работает в спецслужбах обладают доброй порцией паранойи, и чем выше стоит человек по рангу, чем больше его опыт работы в спецуре, тем выше уровень паранойи. И тем больше у него желание предохраниться от нежелательных эксцессов. Таков и я. Таковым я считаю и Семичастного. И кстати сказать – насколько я знаю, он может сработать и без ведома Шелепина. Если что – Шелепин друга простит.