Когда аэроплан, снизившись, пролетел над огромным озером, Эшли сдавленно пробормотала «Азбука Морзе» и закашлялась, чтобы заглушить эти слова.

Самолет тряхнуло, и он круто лег на правое крыло.

— Последнее предупреждение! Я знаю, ты что-то задумала!

Эшли зажала себе нос.

— Я шкажала, — прошепелявила она, — что ошень жябну. — Она принялась стучать зубами, делая долгие и короткие паузы, чтобы выстукивать точки и тире азбуки Морзе.

— Ты сама напросилась!

Мерлин II затрясло, как мешок с камушками в руках ребенка, его кидало и швыряло, как колоду. Инструменты на панели взорвались в клубах дыма и искр. Дверь грузового отсека резко распахнулась. Ящик с Уолтером опрокинулся набок, качнулся на комингсе открытых дверей и улетел вниз.

С порывом ветра улетел и вихрь бумаг.

Эшли попыталась вскрикнуть, но у нее язык примерз к нёбу. Когда самолет наконец приземлился, она перегнулась через ручку кресла и схватилась за живот, отчаянно стараясь подавить приступ рвоты. Глаза жгли едкие, горячие слезы. Она беззвучно всхлипнула:

— Уолтер! Ох, Уолтер!

Когда Билли отчаянно пробивался вперед, он чувствовал себя так, словно мозг его разлетелся на части и каждая часть летела в стремительном вихре. Еще несколько секунд назад он мог думать четко и ясно, но сейчас простейшая мысль давалась с огромным трудом. Стоило ему подумать о следующем шаге, как он забывал предыдущую мысль и был вынужден обдумывать все сначала. Он помнил только о своей миссии и то, что Бонни где-то рядом. В состоянии ли он поддерживать с ней связь? Или эта мозголомка постигла и ее тоже?

Он с силой заставил себя собраться и призвал на помощь всю энергию, чтобы сохранить рассудок и здравомыслие.

— Бонни! — мысленно обратился он к ней. — Ты здесь?

— Да!

Чувствовалось, что она взволнованна и испугана.

— О’кей, — сказал Билли, пытаясь ради Бонни успокоиться и привести мысли в порядок. — Будь готова… к изменению.

— Какому… изменению?

— Не знаю. — Каждое слово Билли не говорил, а выталкивал с невероятным усилием. — Большому… я так думаю.

— О’кей… Буду стараться изо всех сил.

Билли собрал последние остатки сил и твердо произнес про себя эти строки:

Нет, как у рыцаря, оружия на мне,

С надеждою иду спасать заблудших

Во тьме, ожить повелевая душам,

Стать белым красному и плотью — чешуе!

Все слышат уши, и глаза мои смотреть

Готовы, а любовь дала свободу,

О, помоги же, вещая природа,

Чтобы не просто видеть, а — узреть!

Когда Билли закончил, он стал стремительно осознавать самого себя — сначала вернулось ощущение пальцев на руках и ногах, а затем багровый поток закрыл зрение, но эта субстанция медленно изменялась, становилась более прозрачной.

Размяв пальцы и пошевелив руками, Билли убедился, что снова владеет телом, хотя еще не мог все ясно видеть сквозь красноватую пелену. До его слуха донесся чей-то голос, словно его окликал человек с далекого берега.

— Возьми это. Потом оно тебе понадобится.

Билли внезапно почувствовал в руке комок, словно кто-то вложил ему в ладонь маленький предмет и загнул пальцы вокруг него.

— Отдай его первому человеку, который упомянет королевское имя твоего отца, — продолжил голос. — Кольцо — это всего лишь билет в театр. Как только найдешь театр, ты должен войти в него. И лишь тогда ты поймешь, как спасти бессмертного.

Жидкость медленно превратилась в газ — красная пелена стала розовой, поблекла, и наконец белый дымок окончательно развеялся, словно туман от жары утреннего солнца. Билли внимательно рассматривал странный город — мощенная булыжником улица, на одной стороне которой привязана повозка, дощатая мостовая, заполненная людьми, витрины, мимо которых они проходят, — закусочные, лавка мясника.

Он открыл ладонь, на которой лежало кольцо с турмалином.

— Хочешь взглянуть? — повернулся он к Бонни. — У меня уже есть одно. Интересно, почему…

У Бонни перехватило дыхание.

— Билли! — вскрикнула она. — Мои крылья! Они исчезли!

Билли услышал грохот копыт. Он рванул Бонни себе за спину, успев увильнуть от упряжки лошадей в дилижансе, который едва не раздавил их.

— Фу! — Билли сунул кольцо в карман и вытер лоб. — Мы же посреди улицы. — Придерживая Бонни за плечо, он осторожно развернул ее и бросил взгляд ей за спину. — Крыльев в самом деле нет. Здорово!

Бонни повернулась и огорченно посмотрела на него:

— Здорово? Тебе так больше нравится?

— Да нет! Дело вовсе не в этом! Я просто подумал, что тут происходят странные вещи. Это удивительно. Вот в этом смысле здорово. — Он пожал плечами. — И вовсе не важно, больше мне это нравится или нет.

Плотно сжав губы, Бонни внимательно посмотрела на Билли.

Он снова пожал плечами:

— Просто удивительно. Вот и все.

Бонни отвернулась, понурив голову:

— Я знаю. Просто я взволнована. Я рада, что они исчезли, и буду огорчена, если они вернутся, когда мы покинем эти места. — Она вздохнула. — Мне стоило бы соображать получше.

— Да не переживай ты.

Мыском башмака Билли провел линию на песке. Ему хотелось развеселить ее, но что он мог сказать? Все, что приходило в голову, казалось то слишком глупым, то просто неуместным. Он решил, что лучше сказать правду, чем спрашивать себя, как она отнесется к его словам.

— Бонни, я люблю тебя, с крыльями и без крыльев. Ты так важна для меня, что совершенно не имеет значения, есть они у тебя или нет.

Бонни вскинула голову и просияла радостной улыбкой.

— Спасибо тебе, — прошептала она. — Знаешь, я в самом деле чувствую себя как-то странно, словно потеряла равновесие. Мне придется быть очень осторожной, чтобы не клюнуть носом, потому что я привыкла таскать за спиной груз.

— Я тоже изменился. — Билли положил руку на живот. — У меня там больше не печет, огонь в желудке прекратился.

— Значит, у нас больше нет свойств драконов?

— Сдается, что так.

Билли окинул взглядом магазины и вывески над ними. Из-за крыш пробивалось солнце, повисшее над розоватым горизонтом. В их лагере уже был поздний вечер, а здесь только начинали сгущаться сумерки. В окнах зажигались одинокие свечи и канделябры, люди расходились по домам и закрывали за собой двери, щелкая замками. Закрывались и магазины.

Прохожий приподнял черный котелок.

— Добрый вечер, мисс, — сказал он Бонни.

— Бат? — тихо спросила она.