– Нашёл уже кого-то?

Захаров загадочно улыбнулся:

– Жаль, что не можешь у меня погостить. Я бы тебя с такими девочками познакомил…

– Один уже познакомил, – Кравец махом выложил всё про Мэсела и Тамару.

– Да… – Захаров озадаченно поскрёб затылок, став снова похожим на себя – курсанта. – Не повезло нам с бабами, Сань…

– Ничего, пробьёмся! – сказал Кравец, потянувшись к бутылке. В это время вернулись Смолин и Долгов. Следом пришёл Бурмасов. Он поздоровался с Захаровым и, к удивлению Кравца, ничего не спросил. Очевидно, Смолин уже подготовил его к встрече с гостем. Захаров, увидев незнакомого полковника, насторожился, но, успокоенный жестом Смолина, полез в пакет за чистым стаканчиком.

Бурмасову плеснули коньяку. Он не отказался. Выпил со всеми, закусил. Но разговор не клеился.

– Пойдём, Саня, в тамбур, просвежимся, – предложил Захаров.

4

Когда встречаются двое незнакомых между собой военных, им хватает нескольких минут, чтобы узнать друг о друге всё самое важное. Какое училище закончил, где служил, под чьим началом, знаешь ли того, встречал ли этого? А если бросишь взгляд на орденскую колодку, армейская судьба вообще как на ладони: воевал или нет, сколько лет выслуги, служил ли за границей… Конечно, бывают всякие нюансы, о которых колодка поведать не сможет, да и в короткой беседе о них не расскажешь. Но это именно нюансы. Они важны скорее не для новых знакомых, а для старых друзей, которым есть что рассказать друг другу.

– Так, ты думаешь, нас в Чечню? – переспросил Кравец, когда они вышли в тамбур. Ему хотелось разузнать у Захарова подробней о том, что происходит сейчас в этой бывшей советской республике. Из газет было известно только о махинациях с фальшивыми авизо, спекуляциях с нефтью да о неудачном штурме Грозного антидудаевскими формированиями в октябре этого года. По телевизору показывали интервью с несколькими захваченными в плен русскими офицерами, якобы добровольцами, оказавшимися в разбитой танковой колонне. И ещё одно интервью – с министром обороны Грачёвым, который тут же открестился от взятых в плен подчинённых: мол, ничего не знаю, ничего не ведаю. Все эти отрывочные сведения никак не складывались пока в голове Кравца в одну, общую картину.

– А куда ещё? – искренне удивился Захаров. – У нас об этом все говорят. – И спросил неожиданно: – Ты читал Ермолова?

– Какого? Который в прошлом веке Кавказ усмирял?

– Совершенно верно. Недавно его записки «Воениздат» выпустил. Как будто специально для вас.

– Нет, не читал. А что?

– Советую ознакомиться. Очень поучительно. Знаешь, как назвал Ермолов местечко, куда вы направляетесь? Гнездом всех разбойников, самых злейших и самых подлейших, для которых грабёж равен доблести, а обмануть иноверца, то есть русского, считается благим делом. Запомни. Пригодится.

– Да сталкивался я с чеченцами, ещё когда служил в Кустанае. Один меня чуть не запорол…

– Да ну…

– Точно тебе говорю. Наш полк тогда только что из Упруна перебросили. Жили мы в общаге. Семьи ещё в старом гарнизоне оставались. Само собой разумеется, когда все кругом – холостяки, свободное время проводили весело. Денежки, как ты помнишь, тогда у нашего брата водились.

– Значит, шлындали по кабакам.

– Догадливый. В Кустанае в ту пору всего два ресторана было: «Турист» и «Кустанай» – метрах в ста друг от друга. Так вот, в одном из них, кажется, в «Туристе», познакомились мы с Вовкой Перегудовым, моим приятелем, с двумя девицами. Танцы-прижиманцы. Выясняется, что у одной из подружек квартира в наличии. Следовательно, можно на чай напроситься со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но тут выясняется одно обстоятельство. Оказывается, у наших новых знакомых есть третья подружка, которая тоже пойдёт «пить чай» со своим новым кавалером. А этот кавалер – чеченец. Алим, как сейчас помню. Оказались мы на окраине города, в районе камвольного комбината, в однокомнатной квартирке на пятом этаже. Выпили шампанского, ну и танцы продолжили. Каждый со своей пассией. Вроде всё чинно и благородно. Танцую я со Светкой. Вдруг прямо перед моим лицом какой-то предмет блестящий со свистом проносится. Гляжу – а в дверном косяке кинжал торчит и раскачивается, как в кино. Не успел я опомниться, как Перегудов (а он раньше в десанте служил) этого Алима в охапку схватил и к выходу поволок. А тот, маленький, вёрткий, из рук вырывается и верещит, что меня всё равно «зарэжит», потому что я «на его дэвушка глаз палажиль».

– И что потом?

– Да ничего. Вовка чеченца с пятого этажа спустил, а кинжал мне подарил. Красивый кинжал, ручка с серебряными насечками. Где-то до сих пор дома валяется. А вечер, как ты понимаешь, был испорчен. Подружка Алима устроила скандал, что без ухажёра осталась. Наши «тёлки», из солидарности, тоже заартачились. В общем, пришлось нам с Перегудовым несолоно хлебавши пёхом (деньги-то все в кабаке оставили) переться до своей общаги.

– Да, – посочувствовал Захаров. – А меня чеченец от смерти спас. В Афгане.

– Ты разве там был?

– И был, и не был.

– Как так?

– А вот так. Ещё до официального ввода войск, двадцать пятого декабря семьдесят девятого, в одном из районов на севере ДРА, потерпел катастрофу Ан-12 с ротой десантуры на борту. По секретному распоряжению Генштаба срочно сформировали группу альпинистов, призванных из запаса. Командиром назначили мастера спорта международного класса по альпинизму из Ташкентского спортклуба армии. Для прикрытия выделили роту охраны, где я был замполитом. Загрузили нас в два «караван-сарая» – Ми-6. Тайно перебросили через границу в район катастрофы. Задачу поставили: найти тела погибших, не вступая в бой с местными племенами. Разбили мы палаточный лагерь на высоте четырёх тысяч метров. И стали окрестные отроги Гиндукуша прочёсывать. В начале января нашли останки самолета. Он врезался в гору и переломился. Хвост на одном склоне, фюзеляж и крылья на другом. Причём оба склона голые – скалы и лёд. К обломкам ещё и подобраться надо. Днём наши альпинисты лазили наверх. Ночью отдыхали. А мы их стерегли круглые сутки. Держали круговую оборону. По счастью, «духов» поблизости не оказалось. Но проблем и без этого хватало. Так вот, однажды я поскользнулся и чуть не свалился в трещину. Был у меня солдатик Амирханов из Грозного. Он-то меня за рукав бушлата и схватил, а то не говорил бы сейчас с тобой.

– Что тут скажешь: в каждом народе есть и плохие, и хорошие люди.

– И я – про то же. Нельзя всех под одну гребёнку. Мне беженцы рассказывали, что некоторых из них во время погромов прятали у себя соседи-чеченцы. Только таких «добрых чеченцев» дудаевцы тоже не щадили. У большинства же там, как я понимаю, сегодня просто антирусская истерия. Может, и Амирханов тот теперь меня спасать бы не стал…

– Кто знает, может, и стал. А история с самолётом чем закончилась?

– Странно, скажу тебе, закончилась. Ещё через неделю альпинисты обнаружили единственный уцелевший труп. Верней, то, что осталось: половинку тела с рукой. К руке на металлической цепочке чемоданчик фибергласовый прикован. Вышли на связь со штабом округа. Доложили о находке. Сразу же получили приказ сворачиваться. Свернулись быстро, но эвакуации ещё неделю ждали. А вот за чемоданчиком тут же вертушка пришла. Что было в нём? Не знаю. Может, какая-то секретная инструкция. Причём настолько секретная, что в Москве испугались, как бы не попала она в чужие руки. Короче, я догадался, что вся наша тайная экспедиция и была организована из-за этого саквояжа, а вовсе не для поиска погибших. Но самое интересное: по прибытии в Ташкент запасников отправили по месту жительства, а мою роту расформировали. Меня перевели в Приволжский военный округ. Тогда даже на ум не пришло посмотреть, есть ли в личном деле запись о командировке в Афган. После спохватился, но было поздно. Начал ходить по инстанциям, объяснять, что был «за речкой» почти месяц, а это значит, могу и удостоверение афганское получить, и льготы соответствующие. Ведь получают же «корочки» все, кому не лень: артисты, с концертами в сороковую армию приезжавшие, москвичи-инспекторы. А мне в ответ – ничего не знаем, ни о чём не ведаем. Доходился до того, что вызвали меня в особый отдел и приказали заткнуться. Я с дуру возбухнул, написал в Москву. Тогда-то служба моя и дала первую трещину. Спихнули меня с роты на солдатский клуб. Там одному хаму, пропагандисту полка, рожу начистил. Парткомиссия. «Строгач с занесением». Последствия – у меня на погонах, – Захаров покосился на свои звёздочки. – Так что помни, Саня, подвиги твои в Чечне никому не нужны. Поберегись, насколько возможно. У меня друзей немного осталось.