Обстановка вокруг нее стала единой в двух лицах, словно бы на картине Дали. Гнутые расплавленные формы, из которых торчал то рожок торшера, то угол письменного стола. Алла скорее зажмурилась снова, и постаралась расслабиться.

Когда она открыла глаза следующий раз, было раннее утро. Алла поняла это каким-то своим внутренним чувством, потому что на улице было темно. Комната была совершенно такой же, какой она видела ее при жизни, а в углу шевелилось что-то темное и мохнатое. Поскольку обоняния душам не полагается, и запахов они не ощущают, Алла не сразу догадалась, что это елка.

Но, догадавшись, захотела немедленно ее нарядить. На верхушке уже соткался остроконечный золоченый шпиль, когда она передумала.

– С мальчишками вместе нарядим.

Она протянула руку, и шпиль соскользнул в нее, лег удобно холодноватым стеклянным мечом. Сжав его в руке, Алла медленно вышла из комнаты. Нечаянно глянув вниз, она вдруг заметила, что вместо японского халата на ней теперь надеты ее старые привычные джинсы и темный свитер. Подивившись этой перемене едва ли не больше, чем всем иным, она еще подумала на секунду, куда же девалась выданная ей казенная одежка, возвращать же придется, но тут же и забыла об этом перед лицом более важных задач.

Теперь она, не раздумывая, направилась в свою бывшую спальню. То есть спальней эта комната была и сейчас, только хозяйка сменилась. Войдя, Алла даже порадовалась про себя, что не чувствует запахов – в комнате висело настолько густое парфюмерное амбре, что чуткая душа могла просто видеть его невооруженным глазом.

В постели под одеялом в шелковом чехле проглядывались контуры тела. Подушку украшал пук неестественно светлых волос.

Алла постояла минутку неподвижно в изножье кровати. Столько ненависти было в ней к этому телу под одеялом, что надо было как-то собраться, чтобы не нарушить обещание, взятое с нее Хранителем Ворот.

Решившись, она тихонько ткнула шпилем – тот сам собой удлинился в этот момент до нужных размеров – куда-то между пуком волос и подушкой. Оттуда раздалось мычание, в котором слышалась грубая ругань с упоминанием имени «Паша». Алла послушала, после чего повторила свое движение. Над подушкой возникла встрепанная голова. Мятое лицо, заплывшие глаза.

– Валентина. – Алла говорила сама с собой. – Так вот ты какая. Встретились наконец.

– А ты, это... – Голос звучал хрипло. – Ты кто такая, в натуре? Домработница новая? Вали отсюда.

Алла подавила в себе желание ткнуть шпилем еще раз, и посильнее. Нельзя. Она Хранителю обещала. Придется потерпеть. Но разговаривать ей расхотелось.

Вместо этого она быстро провела острием от правого плеча Валентины вниз, до конца правой ноги. Потом приподняла шпиль, чуть-чуть подумала и повторила движение по левой стороне тела, только не от плеча, а от пояса. После чего уставила острие напротив лица и сквозь зубы выдохнула:

– Значит, так. У тебя, Валентина, есть двадцать минут. Твоя задача – убраться отсюда как можно дальше. Куда дойдешь, там и останешься. А мне с тобой разговаривать больше не о чем.

После этих слов она обвела шпилем лицо женщины в постели, отчего лицо это, прежде хоть и помятое, но молодое и не лишенное известной привлекательности, тут же сморщилось и постарело. Черты исказились, рот скривился на сторону, так что в конечном счете лицо превратилось в отвратительное подобие сушеной груши. Крашеные белесые волосы свалялись и померкли, глаза запали...

Чтобы не смотреть на происходящее, Алла отвернулась. Внимание ее почему-то привлекли ящики элегантного зеркального туалета, стоящего в стороне. Выдвинув один, Алла обнаружила немаленького размера шкатулку для драгоценностей, открыв которую, была, пожалуй, неприятно удивлена встречей с некоторыми хорошо знакомыми ей при жизни ювелирными штучками. Последние, впрочем, были почти погребены под блестящей грудой других, более новых и массивных изделий. Под шкатулкой обнаружился еще один паспорт с неизменным штампом о прописке. Алла испепелила его мгновением ока.

– Встала, красавица, и исчезла отсюда, быстро, быстро, – от ненависти Алла даже не могла выговаривать слова как следует, цедила, не открывая рта. – Чтоб духу твоего...

Тело Валентины, неестественно выгнувшись, поднялось из кровати, приняло вертикальное положение и направилось, будто влекомое невидимой силой, в сторону выхода. Алла на некотором расстоянии следовала за ним. В прихожей, будто о чем-то вспомнив, она махнула рукой. Черное пальтишко само собою спрыгнуло с вешалки и очутилось на Валентининых плечах.

– Пригодится... – фыркнула Алла, закрывая за бывшей хозяйкой входную дверь. – Ты извини, Страж, я, может, тут чуток перестаралась, зато барахлишко быстрей верну.

Проходя по коридору обратно, она не смогла удержать брезгливой гримасы, и тут же стены, обои, извилистые крючки и лампы, словно бы испугавшись, мелко задрожали и завибрировали, теряя контуры и краски. Когда же наконец дрожание прекратилось, ковролин и ламинат исчезли, обои стали коричневатыми, старыми и кое-где потрепанными, золоченые крюки пропали, с потолка свесились антресоли, а ламп стало в два раза меньше.

И только крюк от изящного светильника, на который Алла повесила вчера собачий поводок, остался торчать в своей блестящей красе.

И, чтобы закончить рассказ о произошедших в округе переменах, надо отметить, что на Белорусском вокзале, находящемся от Аллиного дома в двадцати примерно минутах быстрой ходьбы, примерно тогда же появилась неизвестно откуда новая обитательница – гадкого вида бомжиха неопределенного возраста. Будучи неопрятной и страшной, как многие ее сотоварки, эта несчастная была к тому же крепко разбита параличом, передвигалась с трудом, не владея ногами и правой рукой, речь ее была бессвязной, а сознание затуманенным. Из-под черного мужского пальтишка торчали концы чего-то, что могло бы быть похожим на ярко-желтый японский шелковый халат, если бы сама мысль о шелковом халате на вокзальной бомжихе среди зимы не была столь абсурдной сама по себе. Все это, вместе с необъяснимостью ее появления на подведомственной ему территории, сильно ставило в тупик надзирающего за вокзалом милиционера, молоденького лейтенанта Петрова из ближайшего отделения милиции. Но милицейские проблемы решаются не нами и не здесь, так что мы забудем о них и вернемся к основной героине.

Все утро Алла ходила по снова ставшей своей квартире, приводя ее в надлежащий порядок внезапно открывшимися ей способами производства ремонта, или, вернее, ликвидации такового. Так что когда в восьмом часу из комнаты выполз заспанный и взъерошенный со сна Санька, квартира за исключением его комнаты и кухни, до которой Алла не добралась, была совершенно в том виде, в каком Алла оставила ее полгода назад.

Поздоровавшись с сыном, она кинулась в его комнату – навести порядок и там, и остановилась в удивлении на пороге – комната была нетронутой. Все так же стояла все та же узкая койка, на которой не было даже матраца – ребенок пытался играть в Суворова и спал на жестких досках, тот же письменный стол, книжки...