– Как обычно. Я их пару месяцев не видела. Следующее заседание через… – Она задумчиво уставилась в пространство.

– Через десять дней, – сообщила брошь.

– Спасибо, дом, – сказала старуха и кивнула дрону. – Вот видите.

Для Концентратора совет орбиталища формально являлся высшим административным органом; разумеется, членство в совете носило скорее почетный характер, ведь каждый индивид на Масаке мог связаться с Концентратором напрямую в любой момент и по любому вопросу. Однако, учитывая теоретическую и крайне маловероятную возможность, что Концентратор, расшалившись или обезумев, захочет перессорить всех жителей орбиталища между собой ради достижения какой-то зловещей цели, было решено обзавестись обычным выборным органом управления. Вдобавок гости, прибывающие на орбиталище из авторитарных или стратифицированных общественных формаций, получали возможность встретиться с теми, кого они сочтут официальными представителями всего населения.

Кабе проникся симпатией к Эстрей Лассилс еще и потому, что, несмотря на свое церемониальное, но ответственное положение – все-таки она формально представляла интересы почти пятидесяти миллиардов человек, – старуха не побоялась взять с собой племянницу, шестилетнюю Чомбу.

Модуль летел навстречу кораблю «Сопротивление закаляет характер», продолжавшему сбрасывать скорость, а худенькая светловолосая девочка сидела на бортике центрального бассейна в круглой гостиной. На ней были фиолетовые шорты и свободная ярко-желтая курточка. Девочка болтала ногами в воде, где меж декоративных камней и гальки скользили крупные красные рыбины, с живым интересом разглядывая шевелящиеся детские пальчики и постепенно подбираясь все ближе.

Остальные стояли (а Терсоно парил) перед экраном в гостиной, откуда открывался вид вперед по курсу. Экран тянулся вдоль всей окружности помещения, создавая впечатление полета в открытом космосе на большом диске; второй диск нависал над головами. Потолок и пол тоже превращались в экраны, но некоторых это пугало.

Самая высокая и глубокая часть экрана была нацелена прямо вперед, и туда-то Кабе чаще всего и глядел, но там не отображалось ничего интересного, лишь звездное поле да медленно пульсирующее красное кольцо – индикатор направления. Две широкие ленты орбиталища Масак пересекали экран от пола до потолка; над одной из Плит, преимущественно океанической, формировалась крупная система облачных фронтов, но Кабе больше занимали верткие рыбы и человеческое дитя.

В обществе, где средний срок жизни составлял четыре столетия, а рождаемость на семью не превышала одного ребенка, остро ощущалась нехватка молодых особей; дети, как правило, собирались в группы сверстников, а не рассредоточивались в обществе, отчего казалось, что их еще меньше, чем на самом деле. В определенных кругах господствовало мнение, что цивилизационный профиль Культуры в значительной степени определяется тем, что с младенчества ее граждан балуют все вокруг – целеустремленно, осознанно и чрезвычайно изобретательно.

– Все в порядке, – сказала девочка, заметив, что Кабе смотрит на нее, и кивнула на рыб. – Они не кусаются.

– Точно знаешь? – спросил Кабе, согнулся трилистником и поднес голову к лицу девочки.

Она следила за его движениями, восторженно распахнув глаза, но воздержалась от комментариев.

– Да, – сказала она. – Они не едят мяса.

– А у тебя пальчики на вид очень аппетитные… – в шутку заметил Кабе и тут же подумал, как бы не напугать ребенка.

Девочка наморщила лоб, потом обхватила себя руками и рассмеялась:

– Ты же людей не ешь, правда?

– Если только очень проголодаюсь, – серьезно ответил Кабе и мысленно обругал себя, потому что не знал, как себя вести даже с детьми своего собственного вида.

Девочка, несколько смущенная этим заявлением, приняла отсутствующий вид, как люди, консультирующиеся с нейрокружевом или имплантированным устройством, а потом улыбнулась:

– Хомомдане – вегетарианцы. Я только что проверила.

– О, у тебя есть нейросеть? – удивился Кабе.

Насколько ему было известно, нейрокружево детям не имплантировали; они обходились игрушками или аватарами, исполнявшими роль спутников с аналогичной функцией. В Культуре имплантация служила неким подобием ритуального перехода во взрослую жизнь. Другая традиция состояла в постепенной замене говорящих игрушек другими, менее детскими устройствами и, наконец, изящным терминалом в форме ручки, броши или булавки.

– Да, у меня есть кружево, – гордо ответила девочка. – Я попросила.

– Она его вытребовала, – уточнила Эстрей Лассилс, подходя к бассейну.

Девочка кивнула.

– Намного раньше общепринятого для нормальных детей срока, – добавила она с нарочитой хрипотцой, очевидно подражая какому-то мужчине.

– Чомба хочет вложить новый смысл в понятие «ребенок, развитый не по годам», – пояснила Эстрей Лассилс, ероша светлые кудряшки девочки, – и уже достигла в этом значительных успехов.

Девочка неодобрительно цыкнула, увернулась от руки Эстрей и ногой взбаламутила воду в бассейне, распугав стайку рыб.

– Надеюсь, ты не забыла поздороваться с послом Кабе Ишлоером, – сказала племяннице Эстрей. – Ты чересчур смущалась, когда я вас знакомила.

Девочка с нарочитым вздохом спрыгнула в бассейн, вложила крохотную ладошку в протянутую ручищу Кабе и церемонно склонила голову:

– Ар Кабе Ишлоер, я Масак-Синтриерса Чомба Лассилс дам Палакопе, как поживаете?

– Отлично, – склонил в ответном жесте голову Кабе. – А ты как поживаешь, Чомба?

– В общем-то, как ей вздумается, – заметила Эстрей.

Чомба закатила глаза.

– По-моему, несмотря всю на твою развитость, ты еще не обзавелась средним именем.

Девочка изобразила некое подобие многозначительной улыбки. Кабе задумался, не слишком ли по-взрослому он с ней разговаривает.

– Она нас известила, что уже обзавелась. – Эстрей, прищурившись, взглянула на племянницу. – Только не признается каким.

Чомба, наморщив нос, демонстративно отвела взгляд, а потом широко улыбнулась Кабе:

– Посол, а у вас дети есть?

– К сожалению, нет.

– И вы тут сами по себе, один?

– Да, я один.

– Вам не одиноко?

– Чомба, – укоризненно произнесла Эстрей Лассилс.

– Ничего страшного, – сказал Кабе. – Нет, Чомба, мне не одиноко. У меня здесь много знакомых, одиночество мне не грозит. И дел у меня хватает.

– А чем вы занимаетесь?

– Изучаю, учусь, отчитываюсь.

– Как, нас и о нас?

– Да. Много лет назад я положил своей целью постижение людей и, возможно, человека как такового. – Он медленно распростер руки и постарался изобразить улыбку. – Мое путешествие продолжается. Я пишу статьи, очерки, эссе и стихи, которые отсылаю на родину, пытаясь, в меру своих скромных талантов, объяснить своим соплеменникам устройство Культуры и нравы ее людей. Конечно, нам многое известно друг о друге, но это – чистая информация. Чтобы лучше ее понять, необходимо ее интерпретировать. Вот этим я и занимаюсь, преломляю ее через личное восприятие.