У первой кассы сидел билетер, на котором в любую погоду надет темный свитер с высоким воротником. Он взглянул на Клэр, удивленно приподняв бровь.

— Bonjour… — начала она.

— C’est dix-sept heures seize, — перебил он и указал на часы на кассе. — Dernière entrée à dix-sept heures quinze.

Пять шестнадцать. Вход для посетителей до пяти пятнадцати.

— Благодарю, — ответила она по-английски. — Но я не в музей. Я с le service culturel.

К этому времени должны были доставить цветы, и Амели расставила их в вазы. Больше никаких доставок не ожидается. И никаких сюрпризов. Осталось лишь переодеться и завершить подготовку к ужину. Матильда во второй раз вымешивает тесто для булочек. Кузина Амели уже пришла, и они с Амели чистят картофель; потом его нужно вымочить в холодной подсоленной воде.

Она ждала, пока билетер звонил в издательский отдел.

— Personne ne répond[57]. — Он положил трубку и еще раз указал на часы.

Все уже разошлись. Или собирают папки на столах, закрывают файлы в компьютерах, оправляют юбки, заклеивают конверты с сегодняшней почтой — на звонок не ответят. Значит, все-таки не удастся отдать перевод. Ничего страшного, Сильви и не ждет его раньше понедельника. Во всяком случае, это не повод для препирательств с билетером.

Но почему-то никак не уйти. Ее заворожил льющийся из парка свет. Дожди наконец кончились, распустились цветы, и воздух наполнился их ароматом. Как, наверное, великолепен был парк в ярком солнечном свете дня, под легким дуновением весеннего ветерка. Сегодняшние события почти стерли из памяти заполнявшие квартиру косые лучи утреннего солнца, проникший сквозь открытые окна цветочный аромат, радостное ощущение ясного весеннего утра. Яркие пятна дикой глицинии во внутреннем дворике.

Вход еще открыт. Всего пять минут — все равно потратила бы их, чтобы передать перевод. Только один круг — взглянуть, расцвела ли дикая вишня. Из-за дождя Клэр несколько недель не была в парке. Ее охватило непреодолимое желание пройтись по нему. Вдохнуть его запахи.

— C’est pas grave, — сказала она билетеру. — Merci et bonne journée[58].

Но не пошла к выходу, а, порывшись в сумочке, нашла свой пропуск и предъявила его охраннику.

Впереди — величественный светлый фасад Отель де Бирон, главного здания музея, а перед ним веером расходятся симметрично расположенные сады роз и аккуратно подстриженные кусты самшита. Она, не останавливаясь, прошла мимо них и направилась к залитой солнцем главной части парка на южной стороне. Постояла немного перед «Вратами Ада»[59] у конца восточной стены, глядя на корчащиеся в муках фигуры грешников, ощущая идущее от их темных бронзовых тел тепло. Вот Ева, со склоненной головой, крепко обхватила полными руками округлый стан. В каталоге, который недавно переводила Клэр, говорилось, что натурщица Родена была на первых месяцах беременности и очень мерзла в его студии. И даже под весенним солнцем ей явно неуютно.

Обогнув здание, Клэр направилась к обширной южной части парка. На липах уже пробиваются зеленоватые листочки. Желтые нарциссы покачивают забавными мордочками на вечернем ветру, окруженные ярко-синими колокольчиками гиацинтов. Вдоль главной аллеи стояли и неспешно прогуливались посетители, болтали друг с другом, говорили по мобильникам, пялились на разбросанные среди растений бронзовые фигуры. Трое пожилых людей кивнули Клэр.

Она остановилась у Грота Орфея. Сейчас, лишенный пышной зелени лета, в окружении остриженных кустов самшита и еще не расцветшей сирени, он казался совсем пустым. В саду камней лишь голые стебли и редкие ростки лечебных растений. Без листвы и цветов вокруг мускулистая фигура Орфея, тянущего лиру к небу, кажется обреченной. У ног Орфея высечена строка из Данте, из надписи перед входом в ад: «Входящие, оставьте упованья». Жадность к жизни сгубила Орфея и обрекла его жену на возвращение в мир теней. Он слишком многого и слишком страстно желал. Пытался длить радости любви вечно.

Она двинулась вперед по центральной аллее и дошла до дорожки, ведущей на восток, в часть парка под названием Роща, сквозь которую можно вернуться к входу в музей. Липы сменились каштанами, может теми самыми, чей аромат наполнял улицу Варенн, когда она ходила за цветами, и потом проник в библиотеку сквозь открытые окна. Клэр глубоко вдохнула.

Среди деревьев установлена огромная согбенная фигура Андрьеда Андра, одного из шести граждан Кале[60], чье имя увековечено Роденом и вошло в историю не благодаря его невероятной храбрости, а из-за отчаяния, в которое он впал от сознания, что приходится жертвовать жизнью. Как всегда, она подошла поближе к скульптуре. Она впервые услышала историю о гражданах Кале от профессора колледжа, большеголового итальянца, который почему-то преподавал французскую историю. Лицо у него было чуть красноватое, он носил усы, и они шевелились, когда он говорил. Клэр отчетливо представила себе, как движется щетинка усов в ответ на вопросы студенток Гарварда и Радклиффа, пытающихся осмыслить, что значило самопожертвование в прежние времена. В ходе Столетней войны, в середине четырнадцатого века, король Англии Эдуард Третий осадил Кале, город на севере Франции. Через семь месяцев, когда в городе иссякли запасы воды и продовольствия, шестеро самых именитых граждан предложили себя в качестве выкупа за освобождение города и его жителей. Король согласился и объявил, что намеревается подвергнуть всех шестерых самой жестокой казни. Утром назначенного дня горожане, сняв дорогие одежды, вышли за городские ворота и обнаружили, что король отказался от своего намерения по просьбе своей беременной жены Филиппы. Она решила, что убийство горожан плохо отразится на судьбе ее еще не рожденного ребенка.

Большинство участников семинара были разочарованы. В том же семестре они узнали о Норманнском завоевании и о массовых убийствах катаров[61]. Поэтому ждали рассказа о многочисленных жертвах и отрубленных головах. Одна из девушек даже заявила, что спасение граждан Кале умаляет их героизм.