Следующее четкое воспоминание — этот самый четырёхметровый грязный зиндан на окраине караимского поселения. Прошло уже два дня, как я нахожусь здесь, и ничего не происходит, я сижу и никого не интересую. Раскидав ситуацию на составляющие, понимаю, что никто мне на помощь не придёт и не выручит, — для своих товарищей, скорее всего, я мёртв, и о том, что нахожусь в плену, они попросту не знают. Остаётся только два варианта: подохнуть в этой яме или бежать, причём бежать как можно скорее, пока есть для этого силы. Однако легко сказать, да сделать трудно, из ямы без посторонней помощи не выберешься, да и от стражников местных, которые постоянно рядышком тусуются, не убежишь.

Прерывая мои невесёлые размышления, наверху раздался человеческий гомон, кто-то на кого-то орал, были слышны характерные звуки ударов по телу, и через минуту в яму опустилась хлипкая лесенка. По ней не сошёл и не спустился, а скатился человек. Лестницу тут же подняли, а в проём заглянула большая непропорциональная голова местного надзирателя, Султана.

— Э-э, русский, — он прищурился и попытался разглядеть меня в полутьме, — к тебе гость, будете теперь вдвоём сидеть.

— Еды и воды дай, сволочь толстомордая! — выкрикнул я.

— Пожрать не знаю, а попить дам. — Надзиратель распустил завязки на своих шароварах и стал справлять малую нужду прямо в яму. Закончив свои дела, он поинтересовался: — Больше ничего не хочешь?

— Да пошёл ты, урода кусок.

Султан рассмеялся и ушёл, а я смог разглядеть своего сокамерника. Собрат по несчастью, черноволосый парень лет двадцати пяти, нос горбинкой, глаза живые и умные, прижался спиной к каменистой стене и настороженно смотрел на меня. Правда, особо его в полутьме не разглядишь, да и избит он сильно, всё лицо в крови, но первое впечатление о нём я составил, и, надо сказать, было оно неплохим.

— Ты откуда, аскер? — с трудом шевеля разбитыми губами, спросил парень.

— Кубанская Конфедерация, младший сержант гвардии, контузило, попал в плен. А ты кто таков?

— Чингиз Керимов, торговец, взятку не дал, теперь расплачиваюсь за это. Товар отобрали, а мне завтра голову отрубят.

— Что так сурово, ты же крымчак натуральный, а к своему соотечественнику могли бы и снисхождение проявить.

— Да какие они мне свои, — отозвался парень и посмотрел наверх. — Здесь татар и нет почти, сброд один и бандюганы разной нации, между прочим, и ваших славян много. Всё вокруг нескольких караимских семей, уцелевших в Хаос, вертится. Они и не мусульмане совсем, но сплочённые и дружные, а сейчас это главное. Старшим вождём у них Эзра Дуван, глава одной из семей, грамотный и хитрый человек, десять лет назад объявил себя имамом крымским, и народ за ним пошёл. — Немного подумав, он добавил: — Больше не за кем было идти, а людям всегда пастух потребен.

— А как же Крымское ханство, про которое столько говорят?

Парень пожал плечами:

— Народу нужна идея, а про ханство более или менее все жители Крыма знают.

— Слышь, Чингиз, а ты умный парень, говоришь грамотно, слова всякие умные знаешь. — Я посмотрел на него с подозрением. — Не шпион ли ты, случаем?

— Да кому ты нужен, простой сержант, хоть и гвардейский. Сидишь тут в яме, в ней же и сгниешь заживо, здесь это норма. Что касаемо языка, так у меня учителя в детстве хорошие были, да и путешествовал много. — Несколько минут мы молчали, сверху по-прежнему капали холодные дождевые капли, и молодой торговец снова заговорил: — Выбираться отсюда надо. Ты, гвардеец, парень крепкий, и, если возможность представится, Султана, охранника нашего, тихо вырубить сможешь?

— Смогу, он неповоротливый и не боец совсем, так, свинота разожравшаяся. Только как это сделать?

— Есть план, но ты мне помочь должен. Султана я знаю немного, здесь я часто бывал, он туповатый и жадный. Выпустить он нас не выпустит, это понятно, но может кое-что пронести, например еду.

— Пожрать хорошо, конечно, но чем это нам поможет?

— Еду охранник на верёвке опустит и сделает это ночью, чтоб не видел никто. Я тебя подкину, ты по верёвке выберешься и вырубишь Султана. Потом, сам понимаешь, вытаскиваешь меня, и мы разбегаемся.

— А не боишься, что я тебя брошу?

— Смысла нет, и если ты без меня побежишь, то я шум подниму, и тебя догонят быстро. А так у тебя хоть какие-то шансы будут, гвардеец. Соглашаешься?

— Да.

— Договорились.

— Кстати, — поинтересовался я, — что это за посёлок, где мы находимся?

Чингиз хотел рассмеяться, но кровяная корка на его губах треснула, и он ответил просто:

— Развалины Бахчисарая, юго-восточная окраина. Если тебе бежать, то сразу на восток, там леса густые.

— Понял, благодарю.

— Выживешь, должон будешь, — ответил он.

— Это кто и кому ещё должен будет, — пробурчал я.

Торговец несколько минут полежал, видимо, с силами собирался, встал и, задрав голову вверх, прокричал:

— Султан. Э-гей, Султан. Подойди к яме, разговор есть.

На поверхности зашуршало, по лужам захлюпали шаги, и вновь появилась голова нашего надзирателя.

— Чего расшумелся? — Он изобразил строгость в голосе и сплюнул вниз.

Слюна толстомордого охранника попала прямиком на Чингиза, тот в злобе сжал кулаки, но сдержал себя и, обтерев лицо рукавом грязного халата, произнёс:

— Султан, меня завтра казнят.

— Ага, — флегматично согласился тот.

— Напоследок поесть бы хорошо.

— Это не ко мне, а к Аллаху просьба.

— Ну почему же. Ты ведь знаешь, у меня друзей и родни много. Сходи на постоялый двор, там Марат Сафиулин, купец знатный, на постой остановился, а он — дядя мой, между прочим. Скажи, что Чина ему привет передаёт, и попроси пару золотых, чтоб последний ужин мне устроить. Одну монету себе возьми, а на одну продуктов нам на рынке купи.

— Ты что, сын шакала, собрался с гяуром хлеб преломить? — завёлся охранник.

— Что ты, Султан, я помню слова нашего имама и с тобой поделиться хотел, а не с этим, — он кивнул на меня, — неверным.

Думал надзиратель долго и всё же повёлся на разводку Чингиза.

— Ладно, — пробурчал он, — навещу твоего дядю. Еще что-то ему на словах передать?

— Скажи только, что я помню его ко мне доброту и перед смертью вспоминаю детство, проведённое в его горной усадьбе.

Охранник ушёл, Чингиз вновь привалился к холодной стенке, а я спросил:

— А чего это ты с ним по-русски разговаривал?

— Ты здесь недавно, не понял ещё, что на татарском языке здесь мало кто говорит. Одно слово — сброд.

— Так Султан вроде бы татарин?

— Татарин, — согласился Чингиз, — только он ногай, а я ялыбойлу. У нас диалекты разные, и легче на вашем языке говорить.