– Когда владеешь шестью-семью языками, другие даются легче.

– Я уже почти достиг этого уровня.

– Значит, франкский – не твой родной язык? – спросил Аврам, с вежливым интересом взглянув мне в лицо.

Я покачал головой:

– Нет. От рождения я говорил на саксонском. В детстве выучил латынь, а потом франкский и арабский.

– Получается, что ты скиталец, как и я.

– Не по своей воле, – признался я и, не успев сообразить, что делаю, рассказал, как Оффа изгнал меня с родной земли.

Мой проводник слушал меня с искренней симпатией на лице. Я же, закончив рассказ, осознал, что имел намерение побольше узнать об Авраме, но пока получается наоборот.

– Нет ли в нашем задании чего-то такого, что тревожило бы тебя? – спросил я, рассчитывая вернуть разговор в нужное мне русло.

– Меня волнует, как переправить животных через Альпы до первого зимнего снегопада, – ответил раданит, ловко направляя лошадь в объезд глубокой рытвины посреди дороги.

– Ну, медведи только порадуются снегу! – бодро заметил я. Сейчас я чувствовал себя легко и беззаботно и радовался тому, что у меня есть драгоман, который всегда подскажет мне, как правильно рассчитать длину дневного перехода, где остановиться на ночлег и где найти пищу.

– Тебе хорошо бы подумать о другом маршруте, который прошел бы вообще мимо гор, – немного нерешительно предложил мой собеседник.

– В королевской канцелярии решили, что нам следует подняться на барке вверх по Рейну, насколько удастся. А там перегрузить животных на повозки и перевезти их через горные перевалы.

Аврам вздохнул:

– У арабов есть пословица: только безумец или христианин пытается плыть против ветра. Получается, что христиане любят еще и плавать против течения!

– А есть у нас какой-то выбор?

– Можно перейти к реке Роне… и течение будет нам помогать.

Я прежде всего задумался, не вызвано ли это предложение желанием Аврама оказаться поблизости от своих сородичей. Алкуин сказал мне, что раданиты во Франкии сосредоточены как раз вдоль Роны.

– Давай сначала посмотрим, далеко ли Озрик и Вало успели увезти зверей по Рейну, а потом уже подумаем, стоит ли менять планы, – осторожно ответил я.

* * *

Через три дня я встрепенулся от знакомого шума – лая и визга. Доносился он со стороны невысокой гряды холмов, тянувшейся параллельно дороге, за полем. Мы свернули на звук и, поднявшись по склону, обнаружили, что стоим на вершине насыпи, защищающей окрестные поля от разливов. Перед нами лежала широкая река, а внизу, на расстоянии нескольких ярдов от нас, стояла крепко застрявшая на мели барка. На одном ее конце сидели в клетке два белых медведя. Тур занимал большую, очень крепкую на вид клетку на другом конце, а посередине бесновались привязанные крепкими веревками собаки. Они прыгали, цапались между собой, грызли привязь и не обращали никакого внимания на гневные крики Озрика. Вало видно не было. Еще ближе на илистой отмели стояла кучка людей: я решил, что это команда барки. Вид у них был чрезвычайно недовольный.

Озрик поднял голову и увидел меня. В последний раз сердито рявкнув на собак, он перелез через борт и, увязая в иле, побрел ко мне навстречу.

– Не ожидал, что ты так скоро вернешься, – сказал он. Его ноги до колен были густо облеплены серой грязью.

– Где Вало? – спросил я, спрыгнув с коня.

Сарацин махнул рукой вверх по течению:

– Уехал вперед с повозкой. Взял с собой кречетов и уехал.

Меня пронзили мрачные предчувствия:

– Как же ты отпустил его одного? А если что-нибудь случится?

Но друг не разделял моей тревоги:

– Он обучает птиц. Каждый день этим занимается. Говорит, что им нужно упражняться, иначе они разжиреют. Он пускает их летать на веревке и учит возвращаться к хозяину. Кроме того, с ним отправился один из членов команды этой барки – искать быков, чтобы снять ее с мели.

– Их понадобится двадцать, не меньше, – присоединился к разговору Аврам. Он тоже слез с лошади и встал рядом со мной.

Озрик сломал веточку и принялся соскребать грязь со своих ног:

– Лодочники говорят, что прилив будет ощущаться, самое большее, еще миль пятьдесят. А потом нужно будет грести или тащить барку бечевой.

Аврам на незнакомом мне языке окликнул своих слуг, которые вежливо стояли поодаль. Один из них слез с лошади, передал поводья другому, проворно распаковал один из тюков и поспешил к нам, держа в руках небольшой складной столик.

Пока слуга разворачивал его и плотно устанавливал на земле, я заметил вопросительный взгляд Озрика.

– Аврам назначен драгоманом нашего посольства, – объяснил ему я.

Раданит тем временем извлек из своей собственной седельной сумки кожаную трубу, снял с нее крышку и вытряхнул свиток, заканчивавшийся с двух сторон полированными деревянными стержнями – один торчал из середины, а ко второму был прикреплен наружный край. Когда слуга отошел, драгоман начал перематывать пергамент – в нем было по меньшей мере тридцать футов – с одного стержня на другой, пока на столе, лицом вверх, не появился нужный ему кусок. Пергамент был покрыт тщательно вырисованными крошечными цветными значками. Чаще всего встречался дом о двух фасадах с двускатной красной крышей. Еще там пестрели неровные продолговатые коричневые пятна, немного похожие на краюхи хлеба, а несколько значков походили на неточно нарисованные сараи. Многие значки были соединены между собой тонкими прямыми линиями, проведенными киноварью. Рядом с этими линиями были проставлены римскими цифрами какие-то числа.

– Мы находимся здесь, – сказал Аврам, ткнув пальцем в один из домиков с красной крышей. Рядом с ним была каллиграфически выведена крошечная надпись: «Dorestadum».

Это был итинерарий, дорожная карта: я слышал о чем-то подобном, но никогда прежде не видел. Они стоили бешеных денег, и я не был уверен, что такое сокровище можно отыскать даже в королевском архиве в Ахене.

– И насколько далеко простирается твой итинерарий? – поинтересовался я, отметив, что Аврам выложил на обозрение лишь совсем небольшую часть свитка.

Драгоман оценил мою осведомленность чуть заметной улыбкой:

– Мои соплеменники совсем не обрадуются, если я скажу тебе об этом. Сведения для этой карты собирали многие поколения предков. – С этими словами он вернулся к карте: – Мы находимся здесь, рядом с Дорестадом. Красная линия – это тот путь, который выбрали для нас в ахенской канцелярии. Здесь мы должны расстаться с Рейном и двигаться вдоль следующей красной линии через горы – их обозначают эти коричневые пятна – в Италию и далее по ней до Рима. – Его палец остановился на значке, заметно превышавшем размером все остальные и изображавшем мужчину в короне, держащего в руках скипетр и булаву и сидящего на троне. Можно было не сомневаться, что это папа римский.