– Как же я рада! – У Тары срывался голос от счастья.

– Расскажи мне о себе, – попросил граф, – Целых восемнадцать лет потратил я на твои поиски, и теперь мне хочется узнать о тебе все.

– Я совсем недавно попала сюда из приюта, – ответила Тара. – Воспитанников приюта отдают куда-нибудь в услужение, когда им исполняется двенадцать лет. Но хозяйка решила, что я хорошо умею ухаживать за малышами. Вот меня и оставили.

– И ты никогда никуда из приюта не выезжала?

– Первый раз я уехала оттуда вместе с мистером Фалкирком, который по приказу герцога привез меня в замок.

– Вот этого-то я в толк взять не могу. Зачем ты понадобилась герцогу?

Герцог хранил молчание. Но, видя, что граф явно ждет от него ответа, медленно проговорил:

– Килдонноны выбрали для меня в жены Маргарет, но после ее смерти я сам решил выбрать себе жену!

– Значит, то, что я слышал, и в самом деле правда! – воскликнул граф. – Ты хотел им отомстить, поэтому и привез Тару в замок! Потому-то она до сих пор ходит в этом сиротском одеянии!

B его голосе звучала такая злость, что Тара поспешила заступиться за герцога:

– Пожалуйста, не сердитесь! Это очень хорошо, что меня сюда привезли, иначе кто бы ухаживал за его светлостью, когда его ранили?

– Насколько мне известно, ты пострадал в результате несчастного случая, – презрительно бросил граф.

Герцог лишь крепче сжал губы.

– Это я выдумала… про несчастный случай, – ответила за него Тара. – Я не хотела… чтобы Маккрейги стали мстить за своего вождя. А это непременно бы произошло, если бы они узнали, кто ранил его светлость.

Граф с улыбкой взглянул на дочь.

– Теперь все понятно, – заметил он. – Точно так же поступила бы и твоя мама. Ей было ненавистно то, что наши кланы постоянно воевали друг с другом. Войны она считала занятием жестоким и отвратительным. А после того, как она полюбила меня, она поняла, что Маккрейги могут быть совсем не такими, как ей постоянно втолковывали.

– Если я… ваша дочь, – задумчиво проговорила Тара, – у меня теперь… есть фамилия.

– Конечно, есть! – отозвался граф. – Ты леди Тара Маккрейг!

Тара посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Неужели это…и в самом деле… правда?

– Твоя фамилия Маккрейг, точно такая же, как у меня и у твоего мужа.

– Но мама моя носила фамилию Килдоннон.

– Обычно детям дают фамилию отца. И в то же время вряд ли ты будешь когда-либо ненавидеть Килдоннонов и пытаться причинить им зло, ведь их кровь тоже течет у тебя в жилах.

– Значит… у меня есть… семья! – восторженно воскликнула Тара, и глаза у нее засияли. – Все никак не могу в это поверить!

– Ну конечно, есть! – подтвердил граф. – А теперь мне очень хотелось бы поцеловать свою дочь, Ты даже представить себе не можешь, как часто я об этом мечтал.

С этими словами, он обнял Тару, притянул к себе и расцеловал в обе щеки.

– Какая же ты худенькая, – заметил он, – Тебя что, в приюте не кормили?

– Кормили, только не очень хорошо, – призналась Тара.

Граф бросил поверх ее головы яростный взгляд на герцога:

– Я всегда считал, что этот приют принадлежит нашей семье.

– Как рассказали мне мистер Фалкирк с Тарой, после смерти моей матери про приют все как-то забыли, и дела там пришли в упадок, – ответил герцог. – Но я уже отдал все необходимые распоряжения.

– Очень на это надеюсь! – воскликнул граф. – А вот о ком ты забыл, Герон, так это о моей дочери! Иначе она наверняка была бы одета не так, как сейчас.

И, помолчав, продолжал:

– Думаю, ты не будешь возражать, если завтра я заберу ее с собой в Эдинбург. Надо будет одеть ее так, как подобает твоей жене, и представить королю.

Тара изумленно взглянула на него:

– Меня… представят… королю?!

Она замолчала, не в силах вымолвить ни слова.

– Ты теперь герцогиня Аркрейджская, значит, это непременно нужно сделать! – пояснил граф. – А поскольку король мой хороший друг, думаю, ему будет интересно с тобой познакомиться.

– Это какое-то чудо! – воскликнула Тара. – Только бы мне… удалось вести себя так… чтобы вам не пришлось за меня краснеть.

– Не волнуйся, – успокоил ее граф. – Я за тобой присмотрю. Да и моя мать, которая сейчас находится в Эдинбурге, тоже.

Лицо Тары так и просияло. Внезапно вспомнив, что у нее есть муж, она взволнованно обратилась к нему:

– Вы разрешите мне… поехать? Ну пожалуйста, ваша светлость!

Герцог хмуро глянул на нее – точно так же он смотрел во время их первой встречи.

– Почему же нет? – холодно бросил он. – Вас ведь здесь ничто не держит.

Тара в изумлении стояла перед зеркалом. Неужели это она, жалкая, несчастная, худющая девчонка, из последних сил старавшаяся навести в приюте порядок и время от времени падавшая в обморок от недоедания?! Да быть того не может!

Из зеркала на нее глядела красивая девушка в великолепном белом атласном платье, богато отделанном кружевами. Его выбрала для Тары бабушка, а старенькое штопаное-перештопаное сиротское платьице было немедленно выброшено, как только Тара с отцом прибыли в Эдинбург.

Над ее прической трудился искусный парикмахер, и несколько служанок терпеливо ждали, когда с прической будет покончено, чтобы надеть ей на голову обруч с бриллиантами.

К нему прикреплялись три белых пера, символ принца Уэльского.

В этом наряде Таре предстояло появиться в гостиной дворца Холируд-Хауса, где ее должны были представить королю.

15 августа монарх на «Короле Георге» прибыл в Лейт, и Тара почувствовала, что и ее не обошло всеобщее возбуждение, охватившее весь Эдинбург.

Позабыты были извечные нелюбовь и недоверие шотландцев к англичанам, предана забвению жестокая расправа, которую учинил над шотландцами ненавистный герцог Камберлендский после победы в Сражении при Каллодене.

Все, от бедняков до знати, горели желанием приветствовать первого после Карла II английского короля, который посетил Шотландию с официальным визитом.

Тара еще не успела толком рассмотреть город, поскольку сразу же после приезда за нее взялись портнихи.

Они заявились в дом бабушки, причем число их с каждым днем все возрастало, пока наконец Тара не пришла к выводу, что нет ничего утомительнее, чем часами стоять по стойке смирно, пока тебя обряжают то в одно платье, то в другое.

Впрочем, результат превзошел самые радужные ожидания, и все ее муки были тут же позабыты.