Мэнди медленно побрела к дому. Теперь она не сомневалась, что Никола любит Саймона… Саймона, чье сердце решительно противится семейной жизни.

Какой несправедливой бывает жизнь, думала Мэнди.

Розы расцвели словно сговорились — в один день, все разом. Маленький розарий Саймона и обширные поля кругом стали живым морем цветов. Иногда Мэнди даже думала, что сама по себе эта красота заживляла в ее душе болезненную рану. Уложив Пипа спать, она обыкновенно выходила в наполненную ароматами темноту летней ночи и бродила, наслаждаясь миром и покоем этих мест.

В офисе ей приходилось много работать. Начали поступать заявки на осенние поставки роз, они шли сплошным потоком, каждый день приезжали посетители, желающие осмотреть розы в цвету. Мэнди нашла конторские дела в полном запустении и принялась заново налаживать делопроизводство. Саймон очень одобрительно смотрел на ее инициативы, но не вмешивался, оставив все на усмотрение Мэнди и признаваясь, что совершенно не разбирается в конторских делах.

— Какое счастье, что ты появилась так вовремя, Мэнди, — говорил он ей. Они как-то незаметно перешли на «ты». — Торговля так быстро растет, я сам ни за что бы не справился.

Говоря это, он подписывал письмо. Теперь его кабинет, оснащенный двумя металлическими картотеками и специальным столиком с пишущей машинкой, стал больше походить на современный офис.

Он крутанулся на стуле и сказал:

— Сегодня утром я получил письмо от Прайса. Я почти обещал ему поехать завтра в Сент-Олбанс, в Испытательный комитет. Скоро мне должны сообщить, получит ли моя новая роза сертификат. В любом случае полезно будет послушать, что Прайс имеет мне сказать.

К этому времени Мэнди уже все знала о знаменитом Испытательном комитете Национального общества по разведению роз — туда посылали новые сорта со всей страны, там их испытывали в течение двух или трех лет, прежде чем выдать сертификат или отказать в его выдаче. В случае успеха новый сорт показывали на выставке, и тогда он мог пойти в массовую продажу. Мистер Прайс был пожилым и очень опытным селекционером, чье мнение Саймон высоко ценил.

— Я могу выехать утром пораньше и вернуться затемно, чтобы успеть вечером еще поработать в саду. Как ты думаешь, ты управишься одна в офисе? У нас на завтра никто не назначен?

Мэнди посмотрела свои записи:

— Люди из Уилесдена. Потом еще делегация из Женского института. «Брэдиз» должны позвонить насчет компоста для семян. А железнодорожникам нужны инструкции по поводу пустых ящиков.

Саймон занялся двумя последними делами, затем сказал:

— Гомер с удовольствием поводит старушек из Женского института, это у нас ежегодная традиция. После того, как им покажут плантации, миссис Доббин обычно подает им чай с пирожными на лужайке перед домом. А ты можешь заняться покупателями из Уилесдена. Выйди к ним, поболтай немного. Если они будут что-нибудь заказывать, примешь заказ. В каталоге все пронумеровано и расставлено по названиям. Только будь осторожней с «миром». Его у нас вечно не хватает, столько заказов! Он быстро расходится. Я мечтаю когда-нибудь вывести такую розу, как «мир».

Мэнди посмотрела на него, карандаш застыл в воздухе.

— Это все?

— Пока да. Если еще что-нибудь появится, придется тебе заниматься этим самой.

Она быстро опустила голову, но Саймон заметил, что она тайком улыбнулась.

— В чем дело, Мэнди? Я сказал что-то смешное?

— Нет, разумеется, нет. — Девушка начала складывать бумаги в ящик стола.

— Ну-ка, выкладывай, в чем дело, Мэнди.

Саймон принялся набивать трубку. Сегодня он был как будто в очень благодушном настроении.

— Просто… я просто вспомнила твои слова, когда мы в первый раз встретились.

— О, должно быть, я наговорил немало глупостей в свое время, готов признать, что ж такого. Или я сказал что-то особенно глупое?

— Ты говорил, что научился никому не доверять, кроме себя. Так что я могу чувствовать себя польщенной, что ты уезжаешь и оставляешь на меня все дела.

Она пожалела о сказанном, не успев договорить. За секунду до того, как Саймон наклонил голову к зажженной спичке, она увидела, как застыло его лицо. Мэнди беспомощно смотрела на его густые темные волосы, пока Саймон раскуривал трубку. Ну почему ей обязательно надо ляпнуть что-нибудь не то, и как раз в тот момент, когда отношения у них стали вроде бы налаживаться?

Она нервно накрыла пишущую машинку чехлом и встала.

— Мэнди… прошу тебя, присядь на минутку.

В голосе его послышалась повелительная нотка, и девушка послушно села. В серых глазах, смотревших на нее, снова сверкнула знакомая неотразимая искорка.

— Ты, должно быть, считаешь меня жестким и циничным, не так ли? — спросил Саймон. — А тебе никогда не приходило в голову поинтересоваться, почему я таков?

Она упорно смотрела в стол перед собой.

— Я думала… может быть, из-за несчастного случая с ногой и из-за того, что тебе пришлось продать ферму? Эйлин говорила что-то об управляющем, который довел тебя до разорения.

— И ты решила, что у меня настолько дурной характер, что я позволил себе затвердеть душой из-за таких вещей?

— С какой стати мне судить? — Она приподняла подбородок.

— Ах нет, конечно нет, простите, мисс, я забыл. Вы же не судите людей, так ведь?

Мэнди вдруг показалось, что он вмиг постарел, осунулся. Она прикусила язык, чтобы не выпалить какую-то колкость в ответ.

— На самом деле произошло кое-что еще, — продолжал он. — Кое-что, о чем никто больше не знает. Может быть, ты сможешь составить обо мне более объективное мнение, если я скажу, что человека, который развалил мое хозяйство, пока я два года лежал в больнице, я считал своим лучшим другом? И что он забрал не только большую часть капитала — все, что смог выжать из моей фермы, но прихватил с собой и… и девушку, которая обещала стать моей женой?

Она ахнула:

— Не может быть!

— Может, еще как. — По контрасту с ее ужасом Саймон говорил с ледяным спокойствием, даже слегка усмехнулся своей циничной усмешкой. — Мне кажется, тебе следует об этом знать, Мэнди. По некоторым причинам мне не хотелось бы, чтобы ты дурно обо мне думала. И… к тому же… теперь мы товарищи по несчастью, не правда ли?

Возникла короткая пауза. Потом Мэнди произнесла:

— Спасибо, что все рассказал мне.

Он отвернулся. Если бы на его месте был любой другой человек, а не Саймон Деррингтон, она подумала бы, что он смутился.

— Знаешь, ты заслуживаешь откровенности, — снова заговорил Саймон. — В конце концов, во многом благодаря тебе я стал другим человеком.

— Благодаря мне? Другим человеком?

— Да, и не смотри на меня с таким изумлением. Это истинная правда. То, как ты повела себя в этих… прискорбных обстоятельствах… заставило меня пересмотреть многое в моем собственном характере. И знаешь, мне не очень-то понравилось то, что я увидел. Теперь мне кажется, что я поступил более чем глупо, повернувшись спиной к жизни только потому, что два человека, пусть и близких мне, предали меня. Так что, как видишь, мне есть за что тебя благодарить.