— У нас пенсионеры да семейные. Один подъезд. Почти всех знаю, — улыбнулась Полина. Но тут же посерьезнела. — Хозяйка запрещает гостей приводить, чаем угостить не смогу.

Рублев кивал в ответ, но думал совершенно о другом. Хотелось рассказать ей все, вывернуть душу наизнанку — пусть увидит те черные дыры, прожженные из любви к искусству. Пусть рассудит здравомыслящий, нормальный человек: стоит ли оно таких жертв…

Полина ткнула кнопку лифта. Наудачу. Ни гу-гу. Коля мельком прочитал объявление: «Открывайте дверь в шахту лифта только убедившись, что кабина находится на вашем этаже!» Антиквариат, их почти не осталось в Москве. Меняют на новые, более надежные и безопасные. Чтобы не рисковать.

Как Цукатов с премьерой…

Почему нельзя выбросить эти мысли из головы?! Хоть на пять минут. Спокойно идти по лестнице, любоваться точеной фигуркой девушки. Которая мурлычет какую-то песенку и после каждого пролета оборачивается. Актер загадал, что Полина поцелует его на пятом этаже. Ошибся. Случилось это лишь на седьмом. Не доходя до площадки с квартирами, вдали от посторонних дверных глазков. Она прижалась всем телом, зажмурилась. Потом выдохнула прямо в ухо Рублева:

— Знаешь, а я ведь с детства в тебя влюблена!

Вот в этот момент Коля решился. Сжал ее руку в своей ладони и шепнул в ответ:

— Я убил человека!

Полина отшатнулась так резко, словно в лицо ударил прожектор. Хотя было наоборот: актер обрушил на нее всю тьму, накопившуюся за последнюю неделю. Сбивчиво, горстями сыпал мысли, страхи, амбиции и страшные факты. Заглядывал в глаза, надеясь обнаружить там намек на понимание или, хотя бы, снисхождение. Рублев верил, что обрел родственную душу, а она…

Отступила на шаг и прижалась спиной к перилам. Вытянула вперед обе руки в защитном жесте.

— Не подходи. Я закричу!

Жесткость, с которой это прозвучало, не оставила иного выхода. Зверь вырвался на волю. Мавританский лев. Эмоциональный переход произошел моментально — в лучших традициях театральной магии. Но актеру было плевать на сценический успех, систему Станиславского и другие иллюзии. Он боролся за собственную жизнь и свободу. Нельзя позволить, чтобы Полина раскрыла кому-то его страшную тайну.

Резким рывком Коля крутанул девушку, будто они танцуют танго. Развернул спиной к себе. Обхватил за талию, блокируя руки, сдавливая изо всех сил. Широкой ладонью другой руки закрыл ей рот и нос. Полина невнятно мычала, пыталась вырваться. Вцепилась зубами в его палец, прокусила до крови. Актер, почувствовав ту самую щербинку, чуть не дрогнул…

Она из последних сил боднула Рублева затылком в грудь. Затихла. Повисла на его руках тяжело и безжизненно. Как мокрый чехол от дивана, который ему приходилось выжимать — не было денег сдать в прачечную. Но теперь-то финансовые проблемы позади. Успех не за горами. Ведь не актер сейчас совершил убийство, нет. Это сделал его герой, с которым наконец-то удалось нащупать полный контакт!

В висках перестало гудеть, схлынул адреналин. Жуткое чудовище заползло в ту нору, которую выкопало глубоко в подсознании. Включился разум, у Коли началась вполне понятная паника. Что делать? Шекспир легко решал подобные проблемы. Пишет в конце пьесы: унесите трупы! И вся недолга. Если откроется дверь квартиры или кто-то выйдет из лифта… Дальше премьеры будут в тюремном драмкружке.

Точно! Лифт. Не поедет до утра. А двери в шахту открываются на любом этаже. Рублев подтащил тело на несколько ступенек и оказался на площадке седьмого. Дернул серую ручку, потянул створку, — до чего противно скрипнуло, не услышал бы кто. Вроде тихо, никакого шевеления в квартирах. Ни шепотка! Скорее. Скорее…

Он ожидал дикого грохота, которые перебудит всю округу. Погони с собаками. Выстрела в затылок. Обошлось. Никто не заметил актера, когда тот уходил. Дом провожал его пустыми глазницами темных окон. Такая же тьма расползалась внутри — заполняя сердце, вливаясь в мозг. Поддавшись ее влиянию, Рублев написал жене СМС: «Уговори Цукатова дать мне последний шанс на генеральной репетиции».

А потом разрыдался.

— Не-не-не. Слишком рано, Коля! Слезы, раскаяние и прочая ботва должны быть несколько позже, — огласил Цукатов приговор из своего седьмого ряда. — Но в остальном гениально. У меня аж мороз по коже пробежал. Прекрасная идея — душить Дездемону в черных перчатках. Белый мавр, а его руки делают темное дело. Браво!

Он подкрепил свои слова аплодисментами. У актеров на сцене отпали челюсти: мэтр еще никого не награждал столь щедро. Миг триумфа. Дожили!

— Решено. На премьеру выходишь ты. Отрепетируй паузу между ЫЫЫЫЫ, — боже, как ты рычал! — и слезами. А вообще… Не надо слез, это чересчур. Затумань взгляд. У тебя раньше хорошо получалось.

Режиссер подозвал к себе Алмазова, приобнял за плечи и начал что-то объяснять. Видимо, про второй состав и выходы на подмену. И вдруг повернулся к сцене, окликнул уходящего в кулисы Рублева:

— Ах, да. Над ревностью поработай. Надо супружницу не просто обвинять — клеймить. Глаголом жечь! Больше яда, Николай!

Лана встретила мужа в кимоно с драконами. Алый шелк, волнистые волосы до самой попы, — все в ней такое струящееся, колеблющееся. Мираж, дрожащий и переливающийся в жарком мареве пустыни. Изменчивый мираж.

Изменчивый…

— Ты на ночь помолилась, Дездемона? — строго спросил Коля. Да, именно он. Чудовище с повадками Отелло еще дремало внутри. Впрочем, чутко прислушиваясь к интонациям.

— Ты ж мое солнышко! — рассмеялась актриса. — Шикарный образ. Челюсть вперед, брови насупил.

«Больше яда, Николай!»

Или больше Яго?

Именно этот лукавый персонаж раскрыл ему глаза на неверность жены. Да-да. На сегодняшней генеральной репетиции. Раньше на сцене Коля слушал, в основном, себя. Фразы партнеров были точками входа. Он включался в нужный момент, а остальное воспринимал как монотонное бу-бу-бу. И вдруг сегодня стал прислушиваться. Ай да Шекспир, ай да сукин сын! Каждая фраза прямо под дых.

Самодовольный дурачок. Как мог он раньше не замечать, что «целовал следы чужих лобзаний»? Сколько горечи! Рублев почувствовал, что рот наполняется ржавчиной. Мерзость… Будто любовник Ланы проник туда языком, засасывает его губы и колет подбородок своей дурацкой эспаньолкой.

Цукатов.

Не он один, конечно. Бизнесмены, депутаты и журналисты, которые вились вокруг нее. Голодные коты. Скольких из них одаривала ласками сексуальная кошечка? Поди, узнай. Но режиссер… О, проклятый! «Меж простыней моих несет мою же службу!»

Лана тянула актера к кровати. К тем самым простыням. Египетский хлопок. Чей-то подарок. Как и многие драгоценности. Милый, это за таланты от поклонников. За какие именно, дорогая? «Чтоб голой полежать с дружком в постели, часок-другой, без всяких грешных мыслей»?

Все это время переживал не о том. Роль — ерунда, несколько