После ужина пошли на экскурсию по дворцу. В кабинете Волкова стояли четыре компьютера, даже людям далеким от этого бизнеса, с первого взгляда стало понятно насколько они навороченные. Но среди всего этого хайтека выделялось стоящее на рабочем столе яйцо Фаберже размером с кулак.

— Зацените, братцы, какой тут секрет! — мальчишеская улыбка миллиардера сделалась еще шире. — Нажимаем вот здесь и…

Крышка откинулась. Из глубин яйца проклюнулся, как цыпленок, поднялся на пружине Медный всадник. Только был он из чистого золота и совсем маленький.

— Точная копия памятника, что в Петербурге. Красота же! Это мне Билл Гейтс прислал на день рождения. Выкупил у музея какого-то, написал: «Великому Петру дарю Петра Великого». Я ж ему тоже кое-что помог улучшить.

Тут Волков совершенно искренне засмущался и повел всех на балкон, любоваться красотами русской природы.

— Пошлость, — уже устав от этого слова, Викентий Андреевич, тем не менее, вынужден был повторяться. — Вот как раз Набоков именно так описывал яйца Фаберже: невыносимая пошлость!

Природа удивила своим размахом: поместье миллиардера простиралось буквально до горизонта. Хотя, зимней ночью вдаль смотреть бесполезно, мало что увидишь. Зато совсем рядом с домом был замечен просторный загон, в нем, покусывая друг друга, резвилась стая каких-то рыжих зверей с пушистыми хвостами.

— Лисички? — спросила Тереза Абрамовна, щурясь разглядеть получше через налетающие снежинки.

— Нет, это красные волки, — поправил ее более зоркий литературовед. — Наверное, выращивает, чтобы жене малахай потом пошить. А ведь исчезающий вид!

— В России уже исчезнувший, — печально подтвердил Волков. — Но я выкупил несколько молодых особей в Гималаях, вот сейчас подрастут, и выпустим их на Саянском хребте. Пусть популяция увеличивается. Все-таки звери мне не чужие, фамилия обязывает.

Откуда-то слева зазвучала музыка и в освещенный кострами полукруг под балконом вышла приятная темнокожая девушка в соболиной шубе. Не слишком попадая в ноты, запела:

— Шь-кольна эго-ды чудь-ез ныйи…

— Мамочки! Это же Бейонсе?! — ахнул кто-то из гостей. — По-русски поет!

— Почти… Мы с ней два дня репетируем, а нихт ферштейн, — пожал плечами миллиардер. — Но очень хотелось вам подарок необычный сделать. Все-таки тридцать лет как школу окончили. Посоветовался с дочкой, кого лучше звать… Не понравилось? Наверное, лучше Мадонну надо было?

Тут уже про пошлость комментариев не было, поскольку все натурально онемели. А лауреатка двух премий «Грэмми» стояла по колено в снегу и старательно выводила высоким сопрано:

— Ньет! Неза-будь-ит никто ни-ка-да… Шь-кольна эго-ды!

Вспоминали школу еще долго. Контрольные, беготню на переменках и вечный спор кто больше выпьет: физрук или трудовик. Потом дамы отправились пить кофе с Бейонсе и супругой Волкова, а мужчины уединились в курительном салоне. Да, у Волкова для этого была целая комната, примерно на три метра больше, чем вся квартира Викентия Андреевича и того замутило от этой пошлости. Желая перебить мысль, он вцепился в золотую шкатулку с портретом какой-то солидной дамы и спросил: откуда экспонат?

— Табакерка, пожалована Суворову за победу над турками императрицей Екатериной Второй, — рассеяно проговорил миллиардер. — Ерунда. Ты лучше расскажи, в кого был влюблен-то в десятом классе — в Вику или в Терезу…

Но тайна эта так и останется нераскрытой, причем по самой банальной из причин: Викентий Андреевич позабыл, кому носил портфель до дома.

Гости разъезжались все на тех же лимузинах. Большинство уже погрузились в приятный полумрак салонов и сыто-пьяно похрапывали — и то верно, время глубоко за полночь. Только все та же брюзжащая троица задержалась в необъятном холле, который язык не повернулся бы назвать просто прихожей.

— Надо же! У него еще и секьюрити, и камеры везде понатыканы. Какая однако же это…

И, доставая из карманов и сумочек, под строгим взглядом охранников, табакерку, графские ложечки и яйцо ненавистного высоким ценителям Фаберже, они хором припечатали:

— …неимоверная пошлость!

© Стасс Бабицкий, 2017

© Ольга Сафонова, фотографии, 2017