направлении – а в скафандре и шлеме сделать это нелегко – то вижу витки троса, плавающие вокруг меня.

Трос безопасности – это стальной оплетенный канатик длиной 55 футов (почти семнадцать метров), смотанный в корпус с пружинным механизмом втягивания, предназначенным для предотвращения провисания и обматывания петель вокруг астронавта или элемента космического аппарата, по которому мы ползем. Катушка – спасательный круг, чтобы случайно не уплыть в космос. Кажется, ее механизм отказал по неизвестной причине. В панике смотрю вниз и вижу, как металлический трос змеится вокруг меня, скользя в невесомости как живой. Что если он обхватит мои руки или ноги или поймает Володю?

Протягиваю руку и осторожно тяну трос, но катушка игнорирует этот жест, отказываясь втягивать трос обратно. Несколько раз включаю механизм разблокировки, пытаюсь затолкать трос обратно, постучать по замку сбоку. Пробую все комбинации, которые, с моей точки зрения, способны вдохнуть жизнь в заклинивший механизм. Понимаю, что мой выход в открытый космос может закончиться еще до того, как начнется. Ужасно нервничаю: неужели придется отменить все операции?

Володя терпеливо ждет, когда я, наконец, прибегну к русскому варианту и использую оба длинных кольца троса почти как ледорубы, будто поднимаюсь на замерзший водопад. Я закидываю один трос на поручень, затем перемещаю второй на следующий поручень. Центр управления в Хьюстоне дает одобрение, и мы, к счастью, возвращаемся к работе. Но сначала связываем в узел трос из своенравной катушки – опять же, это непростая задача, когда действуешь в больших жестких перчатках скафандра – затем переходим на станцию «Мир», перебирая руками по тросу. Беру себя в руки, успокаиваюсь, расслабляюсь и, наконец, понимаю, что хочу выполнить все пункты нашего списка операций, даже если не все пойдет так, как прописано в инструкции.

Первые минуты этого «выхода» (или выползания) в открытый космос проходят напряженно, и частота моего пульса достигает 112 ударов в минуту. Как только беспокойство немного стихает от осознания того, что Хьюстон не собирается дать мне ужасную команду «прервать ВКД» (преждевременно прекратить выход в открытый космос), в моей душе разливается восторг. Когда я перебираю руками по желтым поручням шаттла и перехожу вверх по стыковочной системе на «Мир», мое сердце, в конце концов, стучит не чаще 42 раз в минуту, и я нахожу нужный темп. Теперь я настоящий звездопроходец.

По процедуре испытания реактивного ранца, известного как SAFER, я включаю тумблер питания. Проверка происходит более-менее так же, как на тренировке, и на маленьком жидкокристаллическом дисплее выводятся различные сообщения.

В конце концов сквозь скафандр доносится щелчок, сообщающий, что все 24 реактивных сопла запрограммированы на последовательное включение, но никаких движений не ощущаю. Хьюстон вызывает: ««Атлантис», это Хьюстон, для ВКД: Скотт, ты почувствовал струи?» Так хочется сказать «да», но боюсь, мне не хватает чувствительности, чтобы их зафиксировать. К своему счастью, сообщаю: «Ответ отрицательный. Заметного движения нет, но я слышал щелчки». Уже после завершения миссии выяснилось, что батареи ранца не дали достаточно тока, чтобы включить так называемый пиротехнический клапан[180]. Хотя газ не попадал в реактивные сопла, все остальное работало просто отлично. Сложно было бы не смутиться, если бы я сообщил обратное!

Пробыв в открытом космосе 5 часов и 1 минуту и успешно решив все поставленные задачи, мы возвращаемся. Колпак для солнечной батареи «Спектра» прикреплен к стыковочному модулю с помощью пары российских крючков на привязи. 4 экспериментальных блока размером с чемодан, предназначенные для оценки характеристик окружающей среды вокруг станции, сняты с внешней поверхности «Мира». Некоторые общие устройства, которые будут использоваться как в российских, так и в американских скафандрах для выхода в открытый космос, оценены, а я даже нашел критическую неисправность в своем реактивном ранце. Испытания SAFER проведены с моим участием безопасно (я не рисковал уплыть далеко), но к тому же я рад, что в этот конкретный день «космический парашют» не понадобился, хотя страховочный трос и решил меня подразнить. Словно крылья вырастают за спиной: я смог внести малую толику в эти первые (в своем роде) и очень важные работы, даже столкнувшись с неожиданными проблемами.

Во время миссии «Атлантис» облетает планету 169 раз и преодолевает более 4,3 миллиона миль. И в течение этих 259 часов, проведенных в космосе, мы, как и горстка экипажей программы «Шаттл-Мира» до нас, демонстрируем, что освоение космоса – это уже не гонка сверхдержав, а демонстрация мирной и очень продуктивной кооперации.

Наш интернациональный экипаж объединяется для выполнения очень сложной миссии, подходящей для будущего космического сотрудничества, включая планы по строительству Международной космической станции и, возможно, даже совместную миссию на Марс. Это лучшее, что случилось со мной до сих пор. За исключением встречи с Люком. Теперь мы оба Скайуокеры.

Глава 14

«Звездный доктор»

«Вы знаете, и у стариков могут быть мечты»

– Джон Гленн

Новый Орлеан, 1969 год

Мне почти 8 лет, и 16 июля 1969 года я, так же как мама, папа и 530 миллионов других людей, прирос к экрану черно-белого телевизора с пузатой трубкой. Мы ждем, когда ракета Нила Армстронга, Майкла Коллинза и Базза Олдрина покинет мыс Кеннеди и отправит в космос «Аполлон-11». В середине восьмидневной миссии Армстронг выйдет на Луну с незабываемой фразой: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для человечества».

В эту великую неделю космос находится в центре внимания, и наша жизнь вращается вокруг беспрецедентных событий, происходящих в гостиной. Я впитываю все это. Но один астронавт уже произвел на меня огромное впечатление: Джон Гленн, первый американец на орбите вокруг Земли. Фото, где он с уверенной улыбкой забирается в крошечный люк капсулы «Меркурий» в своем блестящем серебристом скафандре, намертво впечаталось в синапсы моего головного мозга.

Заслуженный летчик-истребитель Корпуса морской пехоты из Огайо, совершивший 149 боевых вылетов как во Вторую мировую, так и в Корейскую, Джон был также известен тем, что лично сбил три русских МиГа в последние дни войны в Корее. Еще выше он поднялся в 1959 году, когда установил мировой рекорд, совершив трансконтинентальный полет со сверхзвуковой скоростью из Калифорнии в Нью-Йорк за 3 часа 23 минуты[181]. Забудьте о Супермене – Джон Гленн оказался парнем покруче.

20 февраля 1962 года Джон вступил в ряды бессмертных, когда совершил полет «Меркурий-Атлас-6» на космическом корабле, которому дал имя «Дружба-7» (Friendship-7). Уолтер Кронкайт[182], страстно рассказывающий о запуске на канале CBS News, примерно через 50 секунд после старта взволнованно