Михаил подтвердил. Капитан задал несколько вопросов. Ответами остался доволен. Особым приказом Зайцева и еще трех курсантов-артиллеристов откомандировали в другую часть.

Отобранных радистов капитан доставил в Москву. Пока шли формальности, Зайцева с сослуживцами поместили в одной из гостиниц. Позже Михаил понял: родословные кандидатов в радисты проверяла контрразведка. Однако без дела не сидели: изучали материальную часть и возможные неполадки современных радиостанций, их учили расшифровке и кодированию текстов. И каждый день — тренировки на ключе.

Как скрипач, долго не державший скрипку, так и Михаил вначале работал с ключом неуверенно. Но вскоре освоился. Ребята так привыкли к «голосу» каждого радиста, что безошибочно определяли, кто из четырех работает ключом. Позже их разбили на пары. Видимо с прицелом: безошибочно узнавать друг друга за тысячи километров.

В конце февраля Михаила вызвали в особый отдел. Лысеющий майор с ним любезно переговорил, дал толковые инструкции. Днем позже Зайцев получил указания по связи. Ему сообщили основное и «экстренное» время приема и передач, волну, шифр.

Накануне отлета Зайцева познакомили с его начальником. Это был невысокого роста коренастый человек с черной бородкой и живыми карими глазами. Видимо, подбородок полоснуло осколком. Бородач назвался Иваном Ефимовичем. Вел себя спокойно, уверенно, словно им предстояло лететь не в тыл врага, в район Черного леса, где лютуют фашисты, а на берег Черного моря!

Летели ночью. Мелко подрагивал фюзеляж, а Зайцеву казалось, что дрожит его тело. Иван Ефимович сидел рядом и смотрел в темное окно иллюминатора. Его глаза светились радостью. Так светятся глаза, когда предстоит встреча с дорогими и близкими людьми.

Зайцев уже пришел в себя, как вдруг черную мглу ночи прорезали ослепительные полосы прожекторов. Вокруг самолета заметались разрывы снарядов. Их тряхнуло, и Зайцев так вдавился в сиденье, что даже посинели пальцы рук.

Дотянуть до того района, где намечалась высадка парашютистов, самолет не смог. Из пилотской кабины вышел летчик и обеспокоенно заявил, что придется прыгать немедленно. Осколком перебита тяга рулей управления. Чтобы отвлечь немцев, они с командиром попытаются еще немного «машину потянуть».

— Где находимся? — спросил Иван Ефимович.

— Недалеко от Полтавы.

Открылся люк, а Зайцев прыгать не решался.

— Пошел! — строго прикрикнул Иван Ефимович, и в этот самый момент самолет резко «клюнул». Михаила словно кто толкнул.

Приземлился Михаил неудачно: подвернул ногу. Хорошо, что опустился на полянку. Дул слабый ветерок, вокруг потрескивали сучья оголенных деревьев: попали в лес. Стало спокойнее. Михаил попытался приподняться, но чуть выше ступни так полоснуло, что едва не вскрикнул.

Ивану Ефимовичу в другом отношении не повезло. Купол парашюта зацепился за ветки деревьев, и он повис в воздухе. Пришлось ножом обрезать стропы. Хорошо, что до земли было метра два.

Напарника Иван Ефимович нашел быстро. Тот морщился от боли. Сложив парашют, усадил на него Михаила и пошел разыскивать подходящее место, куда можно было бы на время спрятать вещи. Укромное местечко нашел быстро, но малость задержался, так как не без труда стащил с деревьев свой парашют.

Рядом с неглубокой балкой, покрытой толстым слоем снега и поросшей кустарником, мощным снарядом, может быть, миной — вырыта воронка. Эту воронку и облюбовал Иван Ефимович. Место было глухое и в то же время вокруг множество человеческих следов. Здесь люди, видимо, собирали валежник для топки. В случае провала, их следы будут теряться среди этих следов.

На дно воронки уложили один парашют, сверху чемодан с рацией и пистолеты «ТТ», которые при сложившейся ситуации могли стать помехой, накрыли вторым парашютом, наложили сверху хвороста и засыпали все снегом. Огляделись. Слева срубленная снарядом тонкая сосенка. Острей вершиной, как стрелой, она нацелена почти на тайник. Ориентир отличный.

Оставив Михаила в надежном месте, Иван Ефимович разыскал дорогу на хутор — прямой, как лента, санный путь, тянувшийся вдоль просеки.

Хутор был небольшой, погруженный в сон. Иван Ефимович стал гадать, в какую бы хату постучать. Главное, не напороться на немцев. А кругом тишина. Вряд ли фашисты в таком маленьком хуторке будут ночевать. Партизан боятся. И решился: тихонько постучал в ставню третьей от краю хаты. Подождал.

— Хто там? — послышался сиплый голос с украинским говором.

— Свои. Откройте, пожалуйста.

Дверь приоткрылась, потом распахнулась, и перед Иваном Ефимовичем предстал крепкий сутулый мужик в нижнем белье с накинутым на плечи ватником. Он изучающе оглядел гостя.

— Тепер бачу, що свои. Заходь. Нимцив в хутори нэма.

— Да нам немцы что?.. За хлебушком с товарищем шли, да он ногу подвернул, — попытался убедительно соврать Иван Ефимович, но тут же понял, что его русский говор и добротный армейский полушубок сами о себе красноречиво говорят, что он не тот, за кого себя выдает...

Но Бородачу не повезло. Он попал в хату, в которой жил тайный осведомитель гестапо. Едва Иван Ефимович пошел за Зайцевым, мужик растолкал спящего сына и послал в соседнее село, где размещался небольшой немецкий гарнизон. Под утро, прямо в белье, Бородач и Зайцев были схвачены дюжими эсэсовцами. Связанных, их бросили в крытую тентом машину и увезли в Полтаву.

Вначале допрашивали порознь. Твердили одно, как договорились: шли менять хлеб. «На что?» — «Вот на эти самые полушубки, в которые одеты». — «Где полушубки взяли?» — «Под Харьковом наткнулись на замерзших людей. Зарыли их в снег, полушубки забрали себе».

Но фашистов провести было тяжело. Они знали о сбитом самолете.

Первым, едва живого, приволокли в камеру Ивана Ефимовича. Зайцев пошел на допрос, дрожа от страха. Вопросы повторили. Ответил то же самое. Немец с размаху влепил такого тумака, что кровь сразу хлынула из носа и рта. Михаил захлебывался в крови, а фашист бил его по голове и лицу. Зайцев уже стал терять сознание, как вдруг чей-то властный голос остановил садиста. Набрякшими от слез глазами, как в тумане, Михаил увидел, как к столу молодцевато прошел стройный майор в идеально подогнанной форме. Все стояли навытяжку, а майор зло, по-немецки, отчитывал садиста. Потом отдал какое-то приказание солдату, стоявшему у двери, и тот выскочил из комнаты. Вернулся с медицинской сестрой.

— Приведите его в порядок, — на чисто русском языке сказал сестре майор, указывая пальцем на Михаила.

Зайцеву обмыли лицо, но из распухшего носа кровь еще сочилась.

— Вы извините, но здесь не санаторий, — вежливо сказал майор. — Я не люблю зверских приемов и запрещу вас бить, если вы тоже будете джентльменом. Война есть война. Увы, сегодня победители — мы! Великая