— Стишки сегодня по радио читали с утра. Наши местные поэты. Все муть какая-то. А одна девушка ничего себе. Грустные правда очень, но со смыслом. Я одно запомнила и записала. Рванула за ручкой, чуть не шлепнулась. Торопилась, пока оно звучит в голове, не забылось. Сейчас, как же там. Всего четыре строчки.

— Вам странно видеть меня пузатой?

А я — отращиваю младенца.

Он шевелится в моей утробе

Под сердцем.

Георгина фыркнула и поджала губы.

— А кто автор? Не помнишь? — Вежливо поинтересовалась Родионова

Помню. Наталья Майлсон.

— Не может быть!

— Она такая лиричная! И вдруг — «пузо», «утроба»? Не похоже. — Заявила Георгина, отложившая журнал, перепалки ради.

— Нет. Я ничего не путаю.

Окрысилась располневшая чемпионка.

— И, вообще, некогда мне тут с вами… дискутировать. Обедать пора.

Она встала, Арина удержала ее за руку. Нисколько не стесняясь соседки, ткнулась лбом в горячую распухшую ладонь.

— Я вела себя весь год хуже свиньи. Прости… Если бы не ты. Что бы было с бабусей? Со мной? Видишь, как все обернулось, Виноградина. Прости. Я сама не своя из-за… Федора. Узнала случайно, и…

Она в первый раз за долгие месяцы сознательно произнесла вслух заветное имя.

— Из-за Федора? Из-за него? Так у вас же и не было ничего??

— Не было. Но я теперь не знаю, как мне быть дальше. Правда…

Алена прижала руки к животу.

— И не говорила ничего. В самом деле — свинья!

— Да.

— Ладно я пойду. Ты тут лежи, болтай. Обойдется со временем. Забудется. Придумаем что-нибудь. Вместе. Бывай. Я не знала.

— …

Дверь захлопнулась, сузив больничный мирок до крошечных размеров.

— Ага. Все-таки мужчина.

— Да.

— А почему отпиралась?

— Не могу говорить о нем… всуе. Больно.

— Больнее держать все в себе. И труднее, кстати.

— Георгина, а вы любили кого-нибудь. Так, чтобы все не жаль отдать?

— Так любят в сериалах латиноамериканских и романах Джудит Макнот. В жизни все пошлее и обыкновеннее. Жилплощадь, прописка, зарплата или ее отсутствие и прочая и прочая. Я верю в хороший секс, в дружбу, в расчет, в интриги, в скуку, но в Любовь… Решительно — нет! Почитай Козлова. Необыкновенный психолог. Очень талантлив. Хочешь скажу и принесут пару книг?

— Да.

— Как грустно звучит твое да. Глубокий минор.

— Я пессимистка.

— Пора учить Козлова наизусть. А ты что читаешь все время, записи имею в виду?

— Дань Шеня.

— Зачем российскому человеку китайская философия? А? На хрена козе баян? Карма, сансара, сахасрара, нирвана, махаяна… тьфу. Зачем? Свихнулись все на восточной почве. Мода.

— Нет, почему, при чем здесь…

— При том. Мода. Медитация. Эзотерика. Буддизм. Как ни попадется дивное говно — непременно духовной практикой занимается и Рерихов под подушкой держит. Полное собрание. Послушаешь, ну такие все… продвинутые, ах, боже мой! Задвинутые! С немытыми жопами и сальными волосами, а дома и вовсе грязь непролазная.

Арина поняла, что обнаружила у неуязвимой директрисы пунктик. Георгина Пантелеймоновна еще долго бушевала, понося любителей восточной философии. Но постольку, поскольку Арина отказалась бросаться на амбразуру и защищать Высшие Ценности, битва не состоялась. Георгина еще бурчала какое-то время. А перед глазами задремавшей девушки возникла лукавая и неотразимая улыбка Брюса Ли. «Выигранный бой — это бой, которого удалось избежать!»

* * *

Арину промариновали в кардиологии полтора месяца. Не без влияния Василия. Заставляли ходить на сеансы групповой релаксации — дремать в кабинете психоэмоциональной разгрузки в неудобных допотопных креслах под приятную музыку и бормотание дипломированного психолога. Георгина таки всучила обещанного Козлова и вынудила изучить. Веселые неглупые книжки, написанные в своеобразной манере пререкания и провокации. Читалось легко. Но бодрость диссонировала с настроем Арины. Отдав должное московскому профессионалу, она отложила в сторону проштудированные сочинения, чтобы благополучно погрузиться в пучину отчаяния, отшвырнув спасательный круг. Она не хотела выбираться из ямы и идти вперед. Вскоре тандем разбился. Георгину выписали чуть раньше. Они попрощались, довольные друг другом, чтобы через пять минут позабыть сам факт знакомства. Почти неделю Арина лежала одна. Кроме Алены никто не появлялся. Поэтому сообщение Натальи Николаевны, что в среду, после обеда, ее заберут и отвезут домой, она восприняла как очередной добрый жест Василия. Девушка собиралась не спеша. Практически все, что было нужно в больнице, привозил будущий папочка. То, что он не отыскал дома у Арины, было им куплено. Детский крем, например. Арина мазала им руки на ночь. А кипятильник Вася одолжил свой. Набралось два громадных пакета. Удивительно, какую власть имеют «хищные вещи». Не успеешь опомниться, как дно корабля обросло тонной ракушек. Вроде бы откуда? И не заметишь, как окажешься в рабстве. Скорость не та, не сбежишь от корсара.

Снимая и складывая постельное белье, Арина вспотела от легкой усталости.

— Дошла до ручки.

Сурово обругав себя, девушка отдышалась, умылась и начала проверять все ли взяла, оставлять в больнице вещи — русская плохая примета. Дверь пропела жалостливую песню, пропуская в палату массивного господина Семенова.

— Привет. Готова?

— Вы?

— Блюдо халвы! Кто ж еще.

— Я не ждала.

— Можно подумать тебя бриллиантами осыпают. Довезу до дома и брошу одинокую и голодную. Это все твои вещи?

— Да.

— Дима!

Рявкнул Виктор Иванович. В палату скользнул тонкий высокий юноша.

— Тащи пакеты в машину. Мы в ординаторскую заглянем и спустимся.

— Чего застыла? Идем.

Они вышли в коридор. Арина несла верхнюю одежду в руках. И чувствовала каждый грамм ее веса. Курам на смех. Надо же так раскиснуть! Меньше всего на свете она верила в человеческую благодарность и альтруизм, а оттого чувствовала себя стесненно, принимая подарки в виде неожиданного внимания. Жизнь научила Арину, что высота на которую удалось взойти, взлететь или вскарабкаться — обратно пропорциональна стремлению нянчиться с ближними, тем более с дальними. Поступки Семенова не лезли ни в какие рамки. Ну, кто она ему? Заболевшая прислуга? Звонил, снабжал дорогущими лекарствами, заехал однажды сам, теперь вот забирает, чтобы ей не пришлось искать машину или чуть живой от слабости лезть в троллейбус с пакетами.

— Стоять. Я зайду сам. А как позову тебя — появляйся.