– Нет, – покачал седеющей головой Янь-ван.

– Нет, – горбясь, очень серьезно произнес Владыка Восточного Пика.

– Ничего мы не видели! – проскулил совершенно потерявший присутствие духа Инь Гун-цзо.

– Мне кажется… я видел две призрачных руки, – медленно проговорил Лань Даосин. – Но поручиться не берусь…

– Так вы что же, ослепли? – вконец растерялся судья.

– Свитки! Они исчезли! Растворились прямо в воздухе! – стенал Инь Гун-цзо; и никто не стал его опровергать.

– А две руки?! Две жилистых руки с синими венами и изображениями тигра и дракона?! – не выдержал выездной следователь. – Они перебирали свитки, а потом сгребли их и утащили… я не знаю, куда. И сами исчезли!

– Мы ослепли, – занавесив глаза косматыми бровями, ответил Владыка Восточного Пика. – А ты – нет. Возможно, потому, что ты – Солнечный чиновник из мира живых. А мы привыкли видеть, взамен частично разучившись смотреть; даже твой друг, приобретя тайные знания, кое-что утратил – за все надо платить…

– За все надо платить, – эхом отозвался Лань Даосин.

– Теперь ты убедился, друг мой Янь-ван, что я был прав? – обратился Владыка Восточного Пика к Владыке Темного Приказа. – Солнечный чиновник и его спутник могут быть нам полезны. Тем более что у тебя в подчинении в основном канцеляристы, а высокоуважаемый сянъигун явно хорошо знает свое дело.

В последних словах крылся какой-то намек, но судья Бао не уловил – какой именно.

– Вечно ты прав, – незло проворчал Янь-ван. – Хотя хороший судья мне бы действительно не помешал. А посему я уже на всякий случай послал своего секретаря проверить их линии жизни. – Князь Преисподней лукаво усмехнулся. – Должен сообщить вам, глазастый сянъигун, что проживете вы еще достаточно долго – если, конечно, не отягчите вашу карму чем-нибудь неподобающим. И тем не менее… Предлагаю: днем вы занимаетесь своим делом в мире живых, а ночью, когда спите, – работаете здесь. Взамен: к возможностям Солнечного чиновника прибавятся возможности чиновника Темного Приказа. Поверьте, высокочтимый Бао, это немало! Итак?

Даос снова ткнул судью локтем в бок – к счастью, не попав на этот раз в больное ребро, – но выездной следователь уже и сам понял: отказываться от предложения Владыки Янь-вана нельзя.

– Согласен, – с обреченным вздохом выдавил судья, уже предчувствуя те горы адских бумаг, которые поспешат свалить на него местные крючкотворы.

– Но у нас тоже есть некоторые условия, – тотчас же поспешил добавить даос.

– У нас? – поднял брови Янь-ван, в то время как Владыка Восточного Пика незаметно подмигнул друзьям. Теперь-то судья Бао понимал, почему Лань Даосин хотел иметь дело именно с ним!

– У нас, – ничуть не смутившись, подтвердил даос. – Ведь я взялся представлять интересы высокоуважаемого сянъигуна и намерен делать это и впредь. Так вот, за нашу помощь мы нижайше просим…

…Судья с трудом разлепил каменные веки.

Светало.

Рядом заворочался, приходя в себя, Лань Даосин.

И тут судья Бао разом вспомнил, где они и зачем.

Вспомнил последний разговор с Владыками перед отбытием, обещанную ему помощь – и его собственное обещание. Или все это были лишь видения, вызванные дурманными порошками, которые его друг Лань бросал в костер, открывая вход в Преисподнюю?

Судья поспешно сунул руку за пазуху. Нащупал там толстый свиток и шершавый точильный круг, которые выдал ему перед расставанием Владыка Янь-ван. Судья помнил, как пользоваться этими вещами и для чего они нужны, но искренне надеялся, что воспользоваться ими ему не придется.

Значит, все это – правда.

«Полномочий у меня теперь – даже подумать боязно! – ознобно передернулся выездной следователь. – Вот только толку от них пока…»

Судья закряхтел и поднялся на ноги.

В результате чего обнаружил, что пострадавший бок совершенно не болит.

Кострище было холодным, коробочки, мешочки и флакончики даоса в беспорядке валялись вокруг, из некоторых высыпалась часть содержимого; а тело Чжуна бесследно исчезло.

– Пожалуй, нам пора возвращаться, друг мой Бао, – услышал судья за спиной голос Железной Шапки. – А то, боюсь, отпущенный твоему слуге срок истечет, и нам придется добираться до Нинго своим ходом.

Действительно, когда маг и судья спустились в деревню, выяснилось, что они отсутствовали четыре дня.

На обратном пути в Нинго ничего существенного с друзьями не приключилось; разве что судья купил в одной из деревень у бывшего там, как и они, проездом птицелова по имени Мань весьма странный свиток. Свиток был исписан никому не известными значками, прочесть которые не представлялось возможным. Однако птицелов клялся, что нашел этот свиток близ монастыря у горы Сун, в окрестных скалах Бацюань, что значит «восемь кулаков» – и это сразу же насторожило судью. Сочтя свиток не меньше как тайным заветом Бодхидхармы, Мань попытался продать его монахам – но те, не разобрав ничего из написанного, вышвырнули Маня вон вместе со свитком. Тем не менее птицелов пребывал в уверенности, что свиток представляет немалую ценность – иначе зачем бы писать его тайнописью и прятать в скалах?

Судья был с ним отчасти согласен. И на всякий случай купил свиток, еще не зная, зачем он ему может понадобиться. Нутром чуял – надо.

Впрочем, это не помешало судье выторговать свиток за совершенно смешную цену.

Пошедшая на него бумага – и та, наверное, стоила дороже!

Разумеется, судья был человеком далеко не бедным, но зачем платить дорого, если вещь можно сторговать куда дешевле?! А по лицу Маня судья сразу понял – тумаки шаолиньских монахов не увеличивали стоимости находки.

По возвращении в Нинго судья с удивлением узнал, что на их семейном кладбище появилась свежая могила с надгробием, на котором было выбито имя его племянника Чжуна.

Однако долго удивляться у судьи не было времени: новые события последовали столь неожиданно и фатально, что на удивление уже просто не оставалось времени.

– Спину ровнее!

И бамбуковая палка с треском обрушивается на многотерпеливый позвоночник Змееныша.

Он ждал этого удара. Первые этапы обучения кулачному бою в стенах обители близ горы Сун мало чем отличались от науки бабки Цай, тоже частенько подкреплявшей свои слова весомым аргументом – хлесткими и болезненными тумаками. Особо часто для этого применялась длинная курительная трубка из одеревеневшего корня ма-линь, до которой старуха Цай была большая охотница. Коленки плохо гнутся у мальчика – трубкой по ним, горбится любимый внучек в стойке «змеи, скользящей в рассветных травах» – трубка гуляет по хребту и плечам; запястья крошки недостаточно ловко поспевают за точными и молниеносными выпадами бабушки, все норовившей сунуть морщинистые пальчики то в глаз, то в самую мужскую гордость, – трубка и здесь весьма успешно объясняла непонятое.