Невзирая на едва заметный порыв снять фото, Стив не посмел пошевелиться – стоит кому-то в жуткой процессии глянуть на обочину, как его увидят. Фотограф делал вид, что он каменный.

Красные люди направлялись к пони на дороге. Лицо мужчины с клокастой бородой, который держал поводья, приняло торжественное выражение, а его псы радостно запрыгали вокруг красных людей. Голые гости принялись гладить дрожащую лошадь, издавая странный мелодичный свист и оставляя на боках, ребрах и толстой шее красную краску.

Тот глаз пони, что был виден, широко распахнулся и побелел – в нем читался страх. Стив его понимал.

Странная красная процессия продолжила свое движение стройным шагом к зданиям вдали, а во главе шел мужчина с измазанным краской пони.

Издалека Стив наконец-то снял фото, отключив вспышку – еще было достаточно светло. Увеличив изображение, он наблюдал, как процессия вошла в открытые двери самого большого сарая, склонив головы и подняв руки, будто приветствуя кого-то.

Теперь речь уже не шла о наркотиках или пропавших людях – теперь имело значение только безудержное любопытство Стива. Его страх рассеялся, уступив место предвкушению. Один внутренний голос, подчиняясь инстинктам, кричал от страха и умолял его скорее бежать; другой – тот самый, что подсказывал становиться на доску для серфинга при сильном ветре и яростном приливе или нырять в море с обрывов, – предлагал еще посмотреть. Место оказалось настолько диким, что бросать было нельзя.

Безудержный порыв подтолкнул Стива, и тот, проследовав через длинную траву мимо размокшего дивана, скользнул по шатким ступенькам прямо в дверь старого дома.

* * *

Внутри очень долгое время явно ничего не менялось. И, скорее всего, не убиралось.

Прямо за дверью оказалась большая кухня, ведущая в плохо освещенную столовую, непроходимую из-за мебели, грязной посуды, гор коробок и стройматериалов. Здесь воняло животными и застарелым жиром; на газетах стояли стальные миски для собак, и корм, рассыпанный вокруг, прилипал к дерьму на ботинках Стива.

В коридоре за столовой тоже было полно ведер, инструментов, садовой техники и газет. Перед входной дверью, верхнюю треть которой украшал витраж, горела одинокая лампочка.

Стол в столовой был погребен под одеждой.

«Все они разделись в этой дерьмовой кухне, чтобы выкраситься в красный».

Стив сфотографировал.

Краска, которая сейчас покрывала их тела, хранилась в четырех пластиковых ведрах, вроде тех, в которых продают краску для дерева в хозяйственных магазинах.

Вид беспорядка и резкое понимание, что он очутился в чужом доме без разрешения, вернули Стиву разум. Он решил, что увидел достаточно, и повернулся к черному ходу. Может, еще проведет быструю рекогносцировку сарая внизу по дороге – а потом домой, пока не совсем стемнело. Фонарик у него на всякий случай был.

Но ни одного шага к черному ходу Стив так и не успел сделать.

В его жизни не раз случалось так, что чувство сожаления – неспособность самому поверить в то, что он и правда совершил нечто настолько дурацкое и импульсивное, – охватывало Стива, лишая всех мыслей, кроме одной: он мог сделать другой выбор, пойти по иному пути, но, как правило, принимал менее разумное решение. В последнее время Стив не так часто испытывал подобное – он становился старше и реже шел на риск. Но в тот миг им снова со всей силой овладело знакомое ощущение – нечто среднее между поражением, почти полной беспомощностью и тошнотворной ненавистью к себе.

От этого чувства глубочайшего сожаления лоб Стива покрылся испариной, когда он услышал цокот собачьих когтей и топот ботинок на тропе, ведущей к крыльцу. Теперь единственный путь к спасению вел… в глубины дома.

Не успев ничего обдумать, Стив бросился через кухню, лавируя вокруг хлама на полу. Оказавшись в коридоре, он нырнул в ближайшую дверь слева – и оказался в гостиной.

У Стива была всего секунда, чтобы определить, где он, но и за это время он успел подумать, что люстра выглядит слишком изысканной для беспорядка в комнате. Тяжелый абажур из красного узорчатого стекла, лампочка под которым не горела, нависал над гостиной, забитой тяжелой мебелью.

Пол скрывался под темными старинными креслами и диваном, загруженным одеждой и газетами. Вся стена, не считая большого окна-эркера за портьерами, была увешана фотографиями в рамках. Стекло в них отражало слабый свет из коридора.

Сервант оказался набит расколотыми камнями; из распахнутой пасти большого камина воняло псиной, моторным маслом и кислым сальным запахом человеческого тела. И только под самый конец своего торопливого обзора Стив заметил иссохшее туловище, затерявшееся в мягком кресле у окон. У подлокотника стояло сложенное кресло-каталка. Сморщенная плоть сгорбленного существа стала такой темной от краски, что Стив не заметил его, когда вошел, и только теперь уставился в шоке.

У красных распухших ступней существа лежал узорчатый поднос с едва тронутой едой. Глаза были закрыты – оно спало или хуже. Точнее, она – сморщенные груди, напоминавшие большие изюмины, указывали на женский пол. На голове почти не осталось волос.

За стеной на кухне гремела какофония звуков – скрежет когтей по линолеуму, собачье поскуливание, лай и топот ботинок.

Быстро развернувшись на 180 градусов, Стив опустился за открытой дверью и потянул ее на себя, так что край двери сомкнулся с подлокотником длинного дивана. Он сильно ударился копчиком о плинтус, но крепко сжал челюсти и молча сел на корточки.

Только свист воздуха в его ноздрях выдавал боль. Стиву пришлось сосредоточиться и бросить всю силу воли на то, чтобы успокоить дыхание. Сейчас ему очень хотелось быть поменьше, чтобы макушка не вылезала наружу.

– Стоять! – крикнул мужской голос прямо у дверей гостиной. Насколько Стив слышал, собаки лезли на стены коридора.

Последнее, что он успел сделать, – прижать голову к деревянной задней панели дивана, покрытой заусенцами, и покрыть макушку заплесневелым полотенцем со спинки. Все, что видел Стив, застряв за дверью в таком положении, – потертый ковер, окаймленный серой пылью. Он не представлял, заметят ли его, если кто войдет в гостиную, или нет.

От одного лишь присутствия незнакомца в комнате ужас охватил весь мозг Стива белым пламенем. На миг даже пришла идиотская мысль, не стоит ли встать и извиниться, что вошел в дом.

Стив сам не знал, как ему удалось не шевельнуться.

Он не видел, что происходит в комнате, только слышал шаги по полу – совсем рядом со своей головой. К счастью, собаки послушались хозяина и теперь скулили за дверью, иначе они бы наверняка унюхали Стива. Но с каждой мучительно медленной секундой нервы его все сильнее напрягались, словно кожа барабана; он ждал, что вот-вот на плечо опустится рука, или незнакомец рявкнет приказ, или сорвет полотенце.

Вместо этого Стив услышал хруст коленных суставов, затем – негромкий голос незнакомца на другом конце комнаты. По-видимому, он обращался к дряхлому существу в кресле: