Можно утверждать, что, если бы Гомер не выиграл Троянскую войну в стихах, греки не выиграли бы войну с персами в действительности.

Великое ощущение, что Европа всегда побеждает Азию и исторически выше нее, навечно закрепилось у эллинов и позже было унаследовано уже Александром Македонским, Римской империей и христианской Европой вплоть до современности. Это явление получило название «европоцентризм», и оно состоит именно в том, что европейская история является историей мира по преимуществу, тогда как история других стран и народов второстепенна и незначима собственно для свершающейся судьбы мировой истории.

Легко видеть в этом некое заблуждение, некий европейский шовинизм, но в реальности именно после побед над персами грекам удалось создать цивилизацию, которая до сих пор определяет развитие мировой истории, нравится это кому-то или нет.

Идеи Гомера, заключенные в его поэмах, словно в троянском коне, сформировали весь западный мир. Возрожденная при непосредственном участии Гомера Греция создала невиданную культуру. Ее архитектура и литература до сих пор изучаются на всех классических гуманитарных факультетах. Ее политические традиции и теории до сих пор лежат в основе мирового идеологического дискурса. На греческой науке базируется вся мировая наука. Собственно, мировая наука и техника до сих пор говорят на греческом языке, их термины и понятия – греческие. Греческая философия лежит в основе всей западной метафизики, то есть в основе всего западного мышления; все предельные понятия, в которых мы мыслим, придуманы греками. Эта философия была унаследована сначала римлянами, которые брали Грецию за образец мудрости, затем греческая ученость была инкорпорирована в христианство. В эпоху Возрождения и в Новое время греческая философия была переоткрыта еще раз без христианских одежд и стала основой для великой экспансии Запада по всему миру. Весь мир сегодня вестернизирован, он западный, читай: греческий. Недаром величайший мыслитель XX в. Мартин Хайдеггер говорил, что для того, чтобы начать новую историю, уже не греческую, мы должны еще раз внимательно переосмыслить греков, а те, кто этого не делает, не имеют никаких шансов выбраться из западного проекта, как бы критически они к нему ни относились.

Таким образом, пиар-проект «Гомер» оказался у истоков не только собственно греческого мира, он есть краеугольный камень всей современной цивилизации. Гомер, наверное, сам того не зная, запустил процесс, который вот уже почти три тысячелетия определяет ход западной истории. Такова сила поэзии, ее великая власть, побеждающая все «реальные факты». Великая поэзия, таким образом, инкорпорирует в себя и свое жалкое отрицание, «истину фактов», которые всплывают уже тогда, когда они не в силах что-то изменить.

«Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман», – сказал Поэт. И любому настоящему поэту эта аксиома известна, особенно после тысячелетий мировой истории, в течение которой подвиг Гомера повторили еще многие и многие, рангом куда как пониже. Однако в современную эпоху конца западной метафизики все фундаментальные аксиомы стремятся поставить под вопрос. Недаром авангардное искусство так воевало с классическими образцами, а искусство постмодернистское с ними играет и экспериментирует. Но не пришло ли время вновь обратиться к истине, но не к истине фактов, низкой истине, а к истине, которая выявляет историческую судьбу и внутри нее делает возможными всякие «истины фактов» и «возвышающие обманы»?

Август в Малой Азии почти невыносим. Солнце жарит до самого вечера, выкладываясь на полную, словно бегун на финишной прямой. Как ни странно, по такому пеклу лучше всего освежает горячий турецкий чай. Мы называем его тот самый — из 1990-х, мы тогда не умели его заваривать и считали, что это очередные отходы производства для стран третьего мира, в разряд которых совершенно неожиданно, буквально за пару-тройку бессмысленных и беспощадных лет, попала тогда наша великая держава.

На вид он и правда сомнительный – бурая пыль, почти без аромата. Они его как-то вываривают, настаивают, процеживают… При определенном умении и в стесненных обстоятельствах научишься считать чаем и не такое. У турков для этого было не одно столетие…

В Тевфикие пыль, впрочем, повсюду. Чужая, не наша. Это не черная пыль Екатеринбурга, будто плесенью затягивающая за считанные часы подоконники в недолгое лето. Не серая пыль Москвы, в первый же день намертво въедающаяся в дорогие ботинки. Не невесомая, всегда весенняя пыль Ялты – не пыль даже, пыльца. Не пыль domum vulgaris – комнатная, обыкновенная, которая, если верить ученым, на 50 % состоит из ороговевших чешуек нашей кожи.

Пыль здесь особая, такую встретишь только в древних, как сама история, городах. В своем роде это прах великих империй – если уж выражаться безграмотно и высокопарно, то есть поэтически. Бродский, кстати, изобрел в свое время отменную аллегорию: пыль – загар веков. Вытесненная когда-то на задворки сознания, она вспомнилась именно здесь, в Трое. А потому и ценна втрое – сказали бы мы, если бы не опасались нелепых аллитераций и дешевых каламбуров.

В «Илиаде» слово «пыль» используется семь раз. И ни разу – по отношению к Трое. Пыль – только за ее пределами, на дорогах, на ристалище. Она поднимается из-под копыт долгогривых коней, но на улицах Приамова града ее не найти. Гомеровская Троя – город, еще не успевший покрыться пылью.

Другое дело – Троя нынешняя, в веках прославленная и повсеградно оэкраненная. Ее пыль – как патина на бронзе, как кракелюры на картине маслом: знак качества, признак подлинности. Вот если б только не ела глаза и не набивалась в ботинки…

Рис. 39. У Восточных ворот древней Трои

* * *

А. Б. Лично для меня мотив взяться за книгу о Троянской войне носил своего рода экономический характер: я рассматриваю ее как восполнение некой недостачи. Казалось бы, ну сколько о ней, о Трое, уже можно писать? За десятки веков многие тысячи книг о ней сочинены. Но самой нужной среди них почему-то еще не было. Вот тебе и источник вдохновения – когда-то я уже описывал его природу. Бывает, просто посмотришь на полку и скажешь: «Что-то не хватает книг, напишу-ка я еще одну». И тогда ты достаешь бумагу и пишешь, чтобы заполнить непонятно откуда взявшуюся брешь в мире книг, а может быть – в мире, понятом как книга.

У Джона Барта есть программная статья, которая так и называется: «Литература восполнения». Речь там, правда, несколько о другом. Барт – он все-таки постмодернист, и восполнять он собирался разрывы между жанрами, сферами, между наукой и обыденным сознанием, высоким искусством и кичем. Нам же, как я это себе представляю, предстоит засыпать один из самых чудовищных провалов в знании древней истории. Хотя я допускаю, что у большинства наших современников тема нашего исследования вызовет как минимум недоумение.

О. М. Главный вопрос, который будет волновать потенциального читателя, – с чего это вдруг два дурака в XXI в., когда все пишут о том, как космические корабли бороздят просторы Вселенной, когда пишут про нанотехнологии и прочую лабуду типа искусственного интеллекта, взялись за книгу про каких-то там греков и троянцев? Кому до них есть дело?