– Что это с ним? Я так ужасно выгляжу?

– Ведь тебе это абсолютно неважно, – сказала я, но тут же растянула улыбку до ушей: – Расскажи же! Расскажи, как у вас там все прошло? Сыграли?

Анька забралась ко мне на кровать и натянула на себя край одеяла.

– Я еще сама не верю, что это случилось. Когда дело дошло ну… до этого… он сразу с дамы пошел.

– Сразу с дамы?! А помельче для начала ничего не было?

– Он из тех, кто «с помельче» не ходит. Он пошел с дамы, потом набросал королей. Я сначала отбивалась, отбивалась, и когда я уже почти выдохлась, он достал козырного туза!

– Козырного туза?! А ты что?

Анька посмотрела на меня глазами опытной развратницы и прильнула щекой к плечу.

– Что-что? – сказала она со вздохом. – Чем я, по-твоему, козырного туза отобью? Дашка… Ты не представляешь, он у него такой… такой…

– Какой?!

Дальше там неинтересно, но одна из священных обязанностей лучшей подруги – выслушать рассказ о козырном тузе. Это называлось «выполнить подружеский долг». Даже если в это время ревет горн, даже если по коридору несется Вова и кричит: «Помогите, убивают!», рассказ о козырном тузе – это святое, тем более что раньше Анькина игра заканчивалась на дамах, ну в крайнем случае на королях.

Закончив свой рассказ словами «так что карта моя бита», Анька зажмурилась от переполняющей ее радости, чмокнула меня в щеку и бросилась одеваться. Из шкафа полетели майки, кофты, юбки, резинки для волос. Одна из них улетела под кровать, Анька обернулась и увидела на стуле Сашкину ветровку. Осторожно взяв ее двумя руками, как будто это была какая-то святая реликвия, она зарылась в нее носом, вдохнула запах пачули и счастливая повернулась ко мне:

– Как думаешь, Галя уже знает?

Галя больше всех страдала от введенного Лехой «правила ТЭВ», но даже в таких спартанских условиях умудрялась четко выполнять свои обязанности. Она не владела азбукой Морзе, и у нее не было отряда, из которого можно было взять гонцов-пионеров, чтобы разослать в корпуса с шифровками, поэтому все новости и сплетни ей нужно было добывать своими силами. Но иногда новости приходили к ней сами. Как, например, сегодня.

Полвосьмого утра, еще до горна, в комнату Гали постучалась Маринка и, разбудив ее словами о том, что у них в отряде очередная катастрофа, доложила о безобразии, которое творится прямо под длинным носом старшей вожатой.

Однако, узнав, что Сашка ушел вчера в четвертый корпус, а вернулся только что и абсолютно непригодный для работы, Галя возмущение Маринки не разделила. «Тю! – сказала она на это, – кому это вообще мешает, и тоже мне новость».

Обескураженная бездействием карающих органов, Маринка недовольно фыркнула и пошла разбираться с Сашкой самостоятельно. Галя же, с трудом выждав, пока та скроется в подъезде второго корпуса, натянула джинсы и побежала к Лехе, чтобы лично и непременно первой пожелать ему доброго утра.

Сам Сашка сразу после горна на подъем завалился спать, но перед этим успел наобещать фыркающей Маринке, что весь тихий час она сможет заниматься чем пожелает и что номер к предстоящему Дню медицинского работника он поставит без какого-либо участия с ее стороны. Это были поистине царские отступные, но на завтраке Маринка решила стребовать для себя такие же еще и с четвертого корпуса.

– Я сегодня не спала всю ночь! – демонстрируя последствия недосыпа, Маринка приложила руки к вискам и прикрыла дрожащими ресницами идеально накрашенные глаза. – Я до пяти утра следила, чтобы мои в кроватях по одному лежали. Чуть отвернешься – и всё. Башки-то нет, одни гормоны!

На звон выпавшей из Анькиных рук вилки обернулись тридцать четыре жующих ребенка.

– Нет-нет, я не против, – тут же сказала Маринка. – Я же разницу понимаю: они дети, а вы взрослые. Слишком. Но, пожалуйста, давайте на нашей территории. Вас четверо на этаж, а я совсем одна. Совсем. Я так не выспалась. Не ночь, а катастрофа!

Маринка тяжело вздохнула и поставила руки на стол. С локтя на запястье упали пять серебряных браслетов, и Женька, глядя на них, столько же раз хлопнул глазами.

– Договорились, – неожиданно для всех сказала Анька, – на вашей территории. В конце концов, ты права: нас четверо на этаж, а ты совсем одна. Совсем.

Поморгав густо накрашенными ресницами, она протянула Маринке руку, и та неуверенно ее пожала. Предложение было унизительным, тем более что исходило оно не от Сашки, а от его напарницы. Но непутевая Анька была так счастлива, что даже не заметила этого. Зато заметил Сережа. Но этого она не заметила тоже.

– А что случилось? – спросил Женька, которому второпях никто не пожелал доброго утра. – Почему никто не выспался?

Чтобы Анька на радостях не рассказала о козырном тузе ему, а заодно и Сереже, я ее опередила:

– Да Марадоне кто-то сиденье унитаза финалгоном намазал. Орал так, что всех разбудил.

Услышав это, Галя отложила недоеденный бутерброд и пересела к Ленке с Виталиком. Она вспомнила, что перед завтраком не пожелала им приятного аппетита, а заодно, показывая глазами на Аньку, пожелала им и доброго утра.

К одиннадцати часам утро добрым было уже у всех. Однако ближе к полудню где-то в пыльном углу Галиной души шевельнулась давно уснувшая летаргическим сном совесть. Когда произошло это знаменательное событие, мы с Анькой, сидя на горячем крыльце Гриба, ждали окончания занятия по керамике: я пилила Женькиной пилкой ноготь, а Анька прятала пылающие щеки в букете из незабудок и в который раз рассказывала, какое сегодня ночью произошло чудо. Нет, Сашкин козырной туз оказался самым обычным и среднестатистическим, но то, что свидание произошло благодаря силе Дерева любви, делало их встречу в чилауте волшебной и чуть ли не сказочной. Вокруг нестройно трещали кузнечики, над головой разливалась бесконечная теплая синь, и казалось, что никто и ничто не может испортить этот день. Никто и ничто, кроме Гали.

В час, когда солнце встало в зенит, Галя показалась из-за поворота со стороны склада и, несмотря на то что тащила за собой огромный баул, добежала до нас в три раза быстрее, чем до нее это сделала сильно опаздывающая на занятие Глина Глинична. Бросив свой баул в незабудки, Галя села на него сверху и выразила готовность понести суровое, но справедливое наказание за то, что не умеет хранить чужие секреты.

– А я и не обижаюсь, – сказала на это Анька, прибавив что-то о несокрушимой силе их любви, которую теперь оберегает волшебный тотем, и вручила