– Кстати, о Бэрли, – перебил ее Сергей Васильевич, – как продвигается ваше дело?

Амалия вздохнула.

– Мистер Бэрли, – объявила она, – увлекся Лидочкой Снегиревой.

– О! – только и мог вымолвить пораженный Ломов. – А вы…

– Боюсь, я его не интересую. Так сказать, не в его вкусе.

– В таком случае, – задумчиво уронил Ломов, – он просто осел. Кстати, почему вы решили, что вы не в его вкусе? Ведь он только что приехал…

– Так считает мой дядя.

– Ну, если ваш дядя, тогда… И все же я не могу поверить, что вы не найдете… гм… способа изменить ситуацию.

– Вы, кажется, изволите шутить, – проворчала баронесса. Сергей Васильевич поторопился принять серьезный вид.

– Нет, я… Кхм! Собственно говоря, сударыня, ваша репутация прежде была такова, что вы изыскивали способы выполнить любое дело, которое вам поручали…

– Ну, пока еще ничего не окончено, – протянула Амалия, и ее тон и сверкнувшие золотом глаза заставили Ломова невольно насторожиться. – Я вхожа к ним в дом, Павел Антонович весьма со мной любезен… Впрочем, мы, кажется, обсуждали, кто из гостей показался мне подозрительным?

– Именно так.

– Ну, мистера Бэрли можно сразу же вычерк-нуть, – решительно сказала Амалия. – Он приехал незадолго до Колозина и совсем ничего о нем не знал. Кто еще был на вечере… Николай и Евгения Одинцовы? – Она нахмурилась. – Знаете, Сергей Васильевич, вот с Николаем Одинцовым не все так гладко. Весь ужин он избегал встречаться с Колозиным взглядом, и на его лице появлялось скептическое выражение, когда тот говорил.

– Причина?

– Не знаю. Но я бы сказала, студент ему определенно был неприятен.

– А что насчет Федора Меркулова? – спросил Сергей Васильевич.

– Почему вы задали вопрос именно о нем?

– Потому что он военный и умеет обращаться с оружием, например. А еще, сударыня, он человек с клеймом.

– Вы, кажется, на меня в претензии за что-то, – заметила Амалия после паузы.

– И не только я, сударыня, но и наше начальство. Вы должны были договориться с Анной Тимофеевной о содействии нам взамен на частичное списание ее долга по имению, а в результате нам пришлось аннулировать весь долг и к тому же вернуть из ссылки ее сына.

– К сожалению, – довольно сухо промолвила Амалия, – она не соглашалась на другие условия, а время поджимало.

– Нет, – Ломов покачал головой. – Это вы ее надоумили, госпожа баронесса. Как человек, я не осуждаю вас: вам просто стало жаль эту обреченную старуху. Но как агент особой службы…

– Видите ли, Сергей Васильевич, в чем дело, – промолвила Амалия. – Нельзя заручиться чьей-то поддержкой, делая добро наполовину. Или целиком, или никак. Чтобы человек поверил вам, нужно снять с его шеи петлю, а не слегка ее ослабить. Я ясно выражаюсь?

– Только не надо подводить аморальные принципы под свое доброе сердце, сударыня, – усмехнулся Ломов. – У вас это плохо получается.

Несколько мгновений, показавшихся бесконечными, два агента особой службы поедали друг друга глазами. В камине треснуло полено и рассыпалось снопом искр.

– На вечере Федор Меркулов едва обращал внимание на Колозина, – наконец промолвила Амалия тяжелым голосом. – Он был просто счастлив чувствовать себя в знакомой обстановке, среди людей, большинство из которых он знает с детства – хотя раньше, возможно, многие из этих людей его раздражали. Я отвечаю за свои слова: у него не было никакой причины убивать студента. То же самое относится и к его матери.

– Кажется, мы обсудили всех гостей, – заметил Сергей Васильевич. – Хотя нет: осталась Любовь Сергеевна Тихомирова. Что насчет нее?

– Она влюблена в Снегирева, – ответила Амалия, подумав. – С идейной стороны, если можно так выразиться. Это, впрочем, не означает, что его жене не следует быть начеку: у некоторых дам увлечение идеями очень быстро заканчивается постелью с их автором. Для нее Дмитрий Колозин был живым свидетельством торжества ее обожаемого Снегирева над косной системой, и, разумеется, она ни за что не причинила бы ему вреда.

– Мгм, – буркнул Сергей Васильевич, потирая усы, – получается, все чистенькие, ни у кого никаких мотивов… кроме Одинцова, который слушал жертву со скептическим лицом… Но если бы Одинцов по каким-то причинам и убил бы Колозина, то надо быть последним идиотом, чтобы тащить труп в свой собственный сад. – Он нахмурился. – А не могли ли студента просто-напросто принять за грабителя? Убили, испугались и увезли подальше?

– Надо понять, куда Колозин выходил ночью, – сказала Амалия. – Тогда, я думаю, станет ясно, кто его убил.

– Я тут расспросил местного следователя, – сказал Ломов. – Когда тело обнаружили, нигде поблизости не было фонаря. Что-то я сомневаюсь, что студент вышел ночью из дома с пустыми руками. Надо выяснить, какой фонарь он захватил с собой, и искать его. Либо его забрал убийца, либо он до сих пор валяется на месте преступления. – Он сделал крохотную паузу. – Скажите, Амалия Константиновна, я могу рассчитывать на вас?

– Разумеется, Сергей Васильевич. Ваша легенда следователя по особо важным делам вполне надежна?

– Легенда? – изумился собеседник баронессы. – Сударыня, все мои бумаги в полном порядке. Лет десять назад мне по поручению… Впрочем, вам об этом знать совершенно не обязательно… Словом, тогда же родился следователь Ломов, который колесил по империи, работал то там, то сям… а совсем недавно его произвели в следователи по особо важным делам и направили сюда. Я должен разобраться с убийством Колозина и сделать так, чтобы расследование никоим образом не помешало вашей миссии. И можете не сомневаться, госпожа баронесса: я сделаю все, чтобы выполнить данное мне поручение.

Пока Ломов и Амалия в гостиной дома генеральши обсуждают местных жителей, погоду, дороги, уездное и земское начальство, я предлагаю моему читателю перенестись в город на Неве в последний месяц лета, чтобы узнать, какое именно задание поручили баронессе Корф и почему ее начальство придавало ему такую важность.

Однажды Сергей Васильевич Ломов, о котором вы, надеюсь, уже успели составить некоторое представление, получил вызов к своему начальнику, генералу Багратионову. По правде говоря, Сергей Васильевич счел, что ему поручат какое-нибудь дело, которое было бы нелишним, потому что он уже несколько месяцев маялся от скуки и не знал, чем себя занять. Ломов вовсе не просил от судьбы многого, боже упаси! Если бы его послали кого-нибудь убить, выкрасть из-за границы какого-нибудь опасного типа и доставить его в Россию или просто подстраховать коллегу-агента, занятого на сложном задании, его честолюбию этого оказалось бы вполне достаточно.

Итак, Ломов явился к генералу Багратионову и, к своему неудовольствию, услышал, что начальник позвал его лишь для того, чтобы с ним посоветоваться. Если и было на свете что-то, что Сергей Васильевич ненавидел всеми фибрами своей души, то это были советы, причем он терпеть не мог как давать их, так и получать. Когда у Ломова пытались спросить совета, он обычно ограничивался краткой и энергичной рекомендацией избавиться от того или от той, которая по каким-то причинам мешала его собеседнику жить. Но хотя все, решительно все, кто имел дело с Сергеем Васильевичем, знали, что от него не дождешься ничего, кроме безапелляционного «да замочи ты его(ее) и ни о чем не беспокойся», у него все равно продолжали спрашивать совета по поводу самых безнадежных ситуаций, над которыми веками бились лучшие умы человечества и так и не смогли их разрешить – к примеру, что делать, если жена загуляла, если норовит загрызть теща или если начальство делает все, чтобы отравить вам жизнь.