оперуполномоченный? Разве это главное? Главное другое: был человек и не стало человека.

Крячко сел с мужиками за стол. Егор разлил водку в три стакана. Друзья Пантелеева молча выпили. Подумав, выпил и Крячко. Посидели, помолчали.

– А теперь – спрашивай, – сказал Егор, обращаясь к Стасу. – Чем можем – поможем.

– Тогда расскажите мне для начала, зачем Алексей подался за пять тысяч километров? – попросил Крячко.

– За богатством, разве непонятно? – ответил Павел. – Деньжат срубить по легкому делу хотел. Говорил, что много деньжат…

– И кто же ему обещал легкое богатство? – спросил Крячко.

– Да кто может обещать богатство? – пожал плечами Павел. – Разве только один черт, да и тот обманет. Богатство добывают собственными руками. Вот и он захотел добыть. Говорил, что разбогатеть для него – пустяк. Раз-два-три – и он богач. Да вот только как оно получилось…

– Мужики, мне нужны факты, – сказал Крячко. – Без иносказаний, эпитетов и прочих жар-птиц. Ну, вы же понимаете…

– А если факты, то пускай он о них рассказывает, – указал Егор на Павла. – Слышь, Пашок, ты бы и вправду оставил свои иносказания. Разве не видишь, человек из самой Москвы дело расследует.

– Давайте по второй выпьем, – предложил Павел. – Потом расскажу, что знаю.

Выпили по второй, закусили, опять помолчали.

– Любил он ее! – отчаянно взмахнул рукой Павел. – Сильно любил. Тем более что такую-то не любить просто невозможно. От нее – или бежать без оглядки, или любить. Таинственная баба. И притягательная.

– Это вы о Татьяне? – на всякий случай спросил Крячко.

– Ну да, – сказал Павел. – О ней… И вот взбрело Лехе в голову, что для полного удовольствия Татьяны нужно ее осыпать деньгами. Хотя, скажу я тебе, для нее деньги – все равно что для нас листья на вот этом тополе, что за окном. Что они есть, что их нет… Говорю же, чудная баба.

– Я это знаю, – торопливо произнес Крячко. – Ты давай дальше…

– Вот он и пытался деньги раздобыть. И вот однажды он явился в эту квартиру, само собою, с бутылкой, позвал меня и его, – Павел указал на Егора, – сел на то же самое место, где сейчас сидишь ты, и говорит: все, мол, я скоро буду богатым. Потому как есть у меня распрекраснейший план. Ну, мы и говорим: поделись своим планом, коль оно так.

– И он поделился, – задумчиво произнес Крячко.

– Ну а как же ему не поделиться! – вклинился в разговор Егор. – Это с нами-то да не поделиться. Мы же с детства друзья.

– Ну и вот, поделился, – продолжил разговор Павел. – Конечно, мы его поднял на смех. Подвергли, так сказать, его план беспощадной и справедливой критике. Куда ты, спрашиваем, суешься? Что ты задумал? Да разве видано такое? Прямо как в телевизоре. Ну, да ведь телевизор – это не жизнь. Он ведь развлечение. А ты, говорим, вознамерился всерьез.

– А что за план? – спросил Крячко. – В чем его суть?

– А! – махнул рукой Павел. – Одна глупость, и ничего другого. А план такой… Хотя, я думаю, что нам пора выпить и по третьей за упокой души друга. Тем более что иначе и не расскажешь.

Выпили по третьей, и Павел начал рассказывать о сути плана Пантелеева:

– Было у Лехи по молодости лет одно приключение с последствиями. С годами и приключение, и последствия, конечно, позабылись, да вот только Алексей вдруг взял да и вспомнил о них. Короче: случился у него в те годы роман с одной девицей-одноклассницей. Ну, к тому времени они уже окончили школу, да только одноклассники – это же, понимаешь, навсегда… Так вот: роман. А может, и не роман, а так, мимолетное увлечение по молодому делу…

– Стоп! – неожиданно прервал рассказчика Крячко. – Сейчас я покажу вам одну фотографию. Вот она. – И он достал из дипломата школьное фото Алексея. – Мужики, а не с этой ли девицей случился у Алексея роман? – спросил Крячко, ткнув пальцем в фотографию Екатерины Кошкиной.

– Ну, так ты, оказывается, все знаешь… – удивленно и даже несколько обиженно произнес Павел. – А зачем тогда спрашиваешь?

– Ничего я не знаю, – поспешил заверить Крячко. – Я спросил наугад. Если хотите, интуиция подсказала.

– Да, это она и есть Катька Кошкина, – подтвердил Павел. – С нею у Лехи был роман… А проще сказать – мимолетное приключение. Конечно, никакой такой любви у Лехи и Катьки между собой не было. Это факт. А просто жили они сызмальства по соседству, учились в одном классе. А надо сказать, что отец у Катерины был не простой работяга, а директор чего-то там. В общем, по тем временам богатый человек. Не то что Леха – безотцовщина… Так вот. И купил этот богатый папа своей дочери ко дню ее совершеннолетия шикарный подарок – автомобиль. То ли «Москвич», то ли «Жигули» – не помню…

– Точно, «Жигули»! – вклинился в разговор Егор. – Это ты, может, не помнишь, а я-то помню!

– Ну, пускай будут «Жигули», – махнул рукой Павел. – Какая разница? Так вот, – обратился он к Станиславу, – представь ситуацию. Летнее утро, солнышко, и тут по улице едет Катька Кошкина за рулем собственной машины. Это же зрелище! Удовольствие! Кто в те времена мог похвастать таким подарком на именины? То-то и оно… И тут ей навстречу Леха. Ну, она ему и говорит: а давай, мол, я тебя прокачу на собственной машине! По-соседски, по-дружески. А он: а почему бы и нет? Хорошо. Сели, поехали. Никуда, просто так. Едут, смеются, весело болтают. И тут впереди – мосток через речку. Узенький – двум машинам не разминуться. Да что там двум машинам! Два человека, если встретятся на том мосту, и то бока друг другу пообдирают, пока разминутся. Ну, Катька и говорит: не поеду через тот мосток, боюсь, уж слишком он узкий. А Леха: да чего там бояться! Проедем за милую душу! Ну, поехали… И все бы ничего, но вдруг на самой середке того моста возникает старушка. Откуда она там взялась, непонятно. Будто из воздуха образовалась. И прет навстречу машине. И главное, маневры у них одинаковые: старушка направо, и Катька на машине в ту же сторону, старушка налево – и Катька туда же… Им бы двоим остановиться и дать задний ход, так куда там: растерялись… Ну и случилось то, что случилось: стараясь уклониться от машины, старушка шагнула в сторону, а бортики на том старом мосту были низенькие, и она – в воду! Только ту старушку и видели. Утопла. Ну, тут, конечно, уже не до езды и не до смеху. Катька – в плач, в истерику, машина – сама по себе, да и Леха, конечно, растерялся. Мыслимое ли дело! Потом, конечно, как-то вырулили с того мостика,