Даниэль не собирался легко сдаваться. Выйдя наружу, он огляделся вокруг. Красное солнце стояло в зените, лужи подернулись льдом от легкого морозца.

Он глубоко вздохнул.

– Я хочу есть, – повторил он на франиспанском, языке своего детства, которым владел лучше всего. – Хочу пиццу, салат и пива.

По длинной черной лестнице к нему съехала юная девушка. Выглядела она довольно неплохо (все тут выглядело довольно неплохо, а движущаяся лестница лишь слегка скрежетала), и если бы не ее ввалившиеся щеки, он решил бы, что она полностью здорова. Девушка полезла в карман и протянула Даниэлю несколько жареных на огне каштанов, сказав при этом нечто, чего он не понял.

– Спасибо, – ответил он, очищая каштаны от скорлупы. Незнакомка напряженно следила за каждым его движением, а когда он клал мякоть в рот, сглатывала слюну.

– А ты хорошенькая, – улыбнулся он ей, проглотив последний кусок. – И у тебя симпатичный задик. Не хочешь немного развлечься? Нет? Как бы тебе объяснить…

Как и большинство людей с торговой смекалкой, он обладал способностями к языкам, умея торговаться на нескольких и зная немало непристойных слов еще на полутора десятках. Вот только тут от этого не было никакого толку.

– Ладно, неважно, – собственно, девушка все равно была не в его вкусе. – Еще раз спасибо, хотя я все же предпочел бы пиццу. А теперь проваливай. Кыш.

Последние слова он подкрепил энергичным взмахом руки. Незнакомка не спеша удалилась, оглядываясь назад. В ее глазах читался голод и нечто еще, будто… удивление.

«Работает, – подумал Панталекис. – Может, не совсем так, как бы мне хотелось, но работает».

Он уже успел сообразить, что в этом мире ему постоянно везет. Правда, в самом начале он сломал ногу, но ведь мог и погибнуть. Потом становилось все лучше. Он вспомнил, как лежал в бреду, прося о дожде, а когда хлынул ливень, ветер сдувал струи воды в его сторону, чтобы он мог напиться. Потом появилась Саримель, которая кормила его, скорее всего, недоедая при этом сама.

Панталекис понимал, что, если бы не забота о нем, та женщина могла бы прожить и дольше. Тогда это его еще удивляло и отчасти пугало. Он привык, что ему везет – на Новых Землях тоже случалось, что кто-то вытаскивал его из очередного переплета, просто так, ни за что, – но все же не настолько.

Потом начало случаться нечто еще более удивительное. Когда ему было холодно, он нашел труп, одетый в теплое пальто. Когда ему хотелось есть, люди угощали его едой, хотя часто, похоже, сами не знали, зачем это делают. Сперва Панталекис думал, что все здесь по своей природе любезны и альтруистичны, но изменил свое мнение, увидев группу мужчин, которые забили женщину, чтобы содрать с нее что-то наподобие серебристой кольчуги.

В конце концов он перестал удивляться и беспокоиться. Похоже, по какой-то странной причине этот мир старался ему помочь, облегчая ему жизнь, хотя при этом губил всех остальных.

Ладно, это Панталекис вполне мог воспринять. Его козырем всегда была своеобразная простота взглядов. Он исходил из предположения, что если некто дает тебе ключ от сейфа, то следует его брать, а не размышлять, зачем этот некто так поступает. По такому же принципу он воспринял необычную реальность, в которой оказался. Он уже знал, что на самом деле этих реальностей больше одной, но его это особо не волновало. Важно было лишь то, что позволяло ему выжить, а в дальнейшем, возможно, извлечь из всего этого еще какую-нибудь пользу.

Присев на скамейку, он достал из кармана пачку частично исписанных листов и похожий на карандаш грифель.

«Похоже, – начал писать он, – о базовых потребностях я могу не беспокоиться. Я получаю еду, когда в ней нуждаюсь, нахожу брошенный, но все еще теплый дом, когда хочу спать, а прежде всего – такое впечатление, что мне ничего не угрожает. Я видел здесь множество умирающих или уже мертвых людей – они гибнут от руки других, от странных несчастных случаев, от мелких ран или болезней, от которых на Новых Землях вылечили бы за несколько часов. Однако со мной самим ничего не случилось с тех пор, как я покинул дом Саримель, за что следует благодарить Бога (если таковой существует)».

Он послюнил кончик грифеля и задумался.

«Вряд ли, впрочем, мне стоит настраиваться на то, что я неуязвим. Моя все еще негнущаяся нога напоминает, что следует соблюдать минимум осторожности.

Самое важное – найти кого-нибудь, с кем я мог бы найти взаимопонимание. Наверняка при желании я мог бы выучить местный язык, но мне не хватит для этого терпения, к тому же язык этот производит впечатление достаточно сложного, а мне, чтобы объяснить, кто я такой, требуется знать значительно больше полутора десятков основных слов.

Возможно, у них есть какие-то другие методы обучения. Может, что-то вроде наших мнемокассет? Вряд ли людям, которые умеют путешествовать во времени, приходится зубрить слова?

Те ниши, про которые Ивен говорил, что понятия не имеет, для чего они служат – как раз нечто похожее на машины времени. Сперва я слегка их боялся, одна придавила мне ногу, но потом я привык и научился ими пользоваться. Все просто – достаточно войти внутрь и подумать о чем-то связанном с миром, в который хочешь попасть. Сойдет что угодно – гниющий у входа труп, царапина на одной из колонн, воспоминание о светловолосой девушке с каштанами.

Я насчитал уже шесть разных миров в разной степени распада, хотя, вероятно, их намного больше. Чтобы открыть для себя новые миры, я думаю о чем-то совершенно случайном, а потом, стоит мне в них оказаться, возвращение уже не представляет проблемы.

Чаще всего, естественно, я думаю о чем-то позитивном, вроде свежей жратвы, молодых женщин и мягких постелей, но пока что даже лучший из миров, куда мне удалось попасть, обладает неким изъяном. Все чаще я ловлю себя на мысли, что, возможно, здесь вообще не существует нормального мира, где процесс гниения и распада шел бы с обычной скоростью.

И это предположение чертовски меня пугает.

В некоторых мирах вообще больше нет людей, но временами я все равно туда спускаюсь, чтобы поискать драгоценности. Боже (если ты существуешь), здесь столько золота, серебра и дорогих камней, что можно было бы купить за них целую планету! Стены во многих жилищах покрыты золотом или серебром, в некоторых мне доводилось видеть мозаики из драгоценных камней. Сперва мне хотелось все это сдирать, но на самом деле незачем – здесь хватает и обычных украшений, тяжелых ожерелий, диадем, цепей и одному дьяволу известно чего еще. Я во всем этом не разбираюсь, но знаю, что когда вернусь домой, получу за это кучу денег.

И все это существует