Но хотя атмосфера в целом была какая-то сюрреалистическая, угрозы в ней не чувствовалось. У всех, кто здесь находился, имелась определенная цель, и цель эта заключалась в том, чтобы остаться в живых. Эти люди что-то делали, вместо того чтобы сидеть в бездействии дома, ожидая, когда беда придет к ним. Хью не знал, сколько людей по всей Великобритании тронулись в путь, но, по его подсчетам, их было меньшинство. Автострады не встали, машин на них было не больше, чем в какие-нибудь праздники.

Хью кое-кому кивнул, двое мужчин с ним заговорили. Но это были лишь равнодушные обмены парой фраз. Как и у него самого, у всех этих людей были свои близкие, о которых нужно было заботиться. Встречаясь с кем-либо взглядами, Хью видел свое собственное отражение – затравленное, измученное, растерянное лицо, в глазах страх перед будущим. Общее напряжение делало молчание гнетущим.

Вернувшись к машинам, они какое-то время стояли, слушая гул тяжелых военных вертолетов. К востоку в небе мелькали огни, сопровождаемые свистящим шумом несущих лопастей. Транспортные «Чинуки».

Они снова тронулись в путь. Первым ехал Хью. Он попытался поймать по радио какую-нибудь музыку, но ее не было. Поэтому он выключил радио, поскольку не мог вести машину, слушая одни только плохие новости. Сидящая рядом Келли задремала, уронив голову на грудь. Хью почувствовал прилив свирепой, отчаянной любви к ней – чувство такое глубокое, какого он уже давно не испытывал. Они вместе заботятся о своей семье, поскольку больше, похоже, это никому не по силам.

Элли проснулась. Хью слышал, как она периодически стучала по своему планшету, и несколько раз она трогала его за плечо, чтобы поделиться свежей информацией.

– В Швейцарии они умирают. Им не нравится холод. Люди бегут в Альпы.

– В России был мощный взрыв.

– Кто-то передает из подземного торгового центра в Милане. Они там закрылись, веспы пролетают мимо.

– Они достигли побережья Ла-Манша…

Это было в пять часов утра. В это время года было еще темно, они как раз подъехали к развилке, которая должна была снова вывести их на М-6 южнее Ланкастера. Хью свернул на стоянку для дорожной техники. Доступ на нее должен был быть закрыт, но барьер выломали. Огромные желтые машины в полумраке казались спящими динозаврами. Они остановились среди куч щебенки, оранжевых конусов дорожной разметки и защитных ограждений.

Хью опустил стекло. Гленн остановился рядом и тоже опустил стекло.

– Ты слышал? – спросил Гленн.

– Про Ла-Манш? Далеко мы не уедем.

– Нам нужно свернуть в Озерный край[6], – предложил Гленн. – Пустынное безлюдное место, есть где затеряться.

– И всем остальным придет та же самая мысль, – возразила Келли.

– Можешь предложить что-нибудь получше? – резко ответил Гленн. Закрыв глаза, он покачал головой. – Извини. Извини.

– Мысль хорошая, – задумчиво промолвил Хью. – Как далеко туда, миль тридцать?

– Плюс-минус, – подтвердил Гленн.

– В таком случае поехали! – сказала Келли.

– Мамочка, я хочу домой, – захныкал сидящий сзади Джуд.

Хью услышал, как Линна принялась его успокаивать. Она поменялась местами с Элли, чтобы сидеть посредине.

– А что, если мы разделимся? – спросила Линна.

«Это не имеет значения, – подумал Хью. – Когда эти твари окружат нас со всех сторон, твою мать, ничто уже больше не будет иметь значения». У него внутри все оборвалось. Ему еще никогда не было так страшно, даже после аварии, когда он увидел Элли в больнице. Тогда еще оставался какой-то порядок, система четких, отлаженных действий, которые следовало выполнять: операция, реабилитация, физиотерапия, снова операция. Теперь же было только неведомое будущее, ведущее к смертельной опасности.

– У нас есть телефоны, – сказала Келли.

Хью кивнул.

– Но позаботьтесь о том, чтобы звук был отключен.

Подняв стекло, он сделал на площадке круг и выехал тем же путем, что и заехал.

– Они атакуют паромы в Ла-Манше, – сказала Элли. – Она сидела сзади, не догадываясь о разговоре, вероятно, чувствуя себя полностью отрезанной. Она оставалась единственным источником информации. – Из Франции эвакуировали людей. Теперь они застряли на кораблях, запертые в каютах, а веспы… – Элли не договорила, оставив поле для воображения.

Хью постарался не давать своему воображению воли.

Мы здесь заперты, ничего не видим, ничего не слышим, нас пятнадцать человек. Все потеряли кого-то из близких. Надо было бежать. Возможно, нам бы удалось оторваться. #ВглубокойЗаднице

@ДженниФолл, «Твиттер»,

пятница, 18 ноября 2016 года

…в старом микроавтобусе… вынуждены говорить шепотом… потому что мы их еще видим. Они похожи на ночных призраков… бледные… Они… у самых окон. Может быть… слушают, или ловят… вибрацию. Мы гнали что было сил, затем прокололи колесо. Теперь мы застряли… мы видели, что случается с теми, кто зашумел. Моя дочь… (Беззвучные слезы.) Моя девочка…

БамКраусс, видеоканал «Фейсбука»,

пятница, 18 ноября 2016 года

Поняв, что они приближаются, мы остановились и затаились. Иззи считает, что нам нужно было ехать до последнего. А теперь мы здесь, в ловушке, посреди поля вместе с сотней других машин. В «Вольво» нас пятеро. Еды нет, воды нет, воняет потом, мочой и страхом. Веспы кружат над нами. Усаживаются на крыши машин. Если кто-нибудь открывает дверь, они тотчас же набрасываются. Повсюду тела. Превратившиеся в родильные дома. Нам нужно было бы гнать быстрее. Уехать дальше. Впрочем, веспы, вероятно, все равно настигли бы нас. В скором времени нам тоже придется открыть дверь.

Дэвид Мендоса, корреспондент Си-эн-эн, Франция,

пятница, 18 ноября 2016 года

После аварии, после того как я потеряла слух, причин бояться стало гораздо больше. Мне неприятно, а порой и страшно ездить в машине. Не нравится оставаться дома одной, даже в компании Отиса. Временами я ловила себя на том, что постоянно оборачиваюсь и оборачиваюсь, словно чтобы увидеть того, кто у меня за спиной. Толпы народа – в общественном транспорте, на спортивных мероприятиях, в крупных магазинах – иногда вызывают у меня стремительно разрастающуюся панику. Но по иронии судьбы самое болезненное мое воспоминание относится ко времени еще до аварии.

Мне тогда было лет пять или шесть, и это был самый настоящий кошмар…

Джуд был еще грудным младенцем, и мама носила его на груди на перевязи. Как-то раз мирным, безмятежным вечером папа вошел в дом из залитого солнечным светом сада, наполненного жужжанием пчел. Я пила апельсиновый сок с печеньем и слушала свои любимые песенки из диснеевских мультфильмов. Папа жестом пригласил маму подойти к нему. Я подумала, они собираются обниматься. Мне нравилось смотреть на то, как мои родители обнимаются; даже в том возрасте я считала, что они занимаются этим недостаточно часто. Иногда они даже целовались, и они смеялись, когда я им говорила, что это неприлично, поскольку на самом деле все мы понимали, что это не так. Это была любовь, и мне нравилось ее видеть, во сне или наяву. Однако в тот раз папа лишь заговорил с мамой тихим, серьезным голосом.