Я молчу, не зная, что сказать, как еще объяснить свою просьбу.

– Если тебе будет легче, считай, что во мне говорит шестое чувство, – предлагаю Рыжему удовлетворить любопытство предложенным вариантом. – Я просто знаю, что Медведа нельзя допускать, и все. Во всяком случае, сегодня точно.

– Хорошо, Коломбина, как скажешь.

Бампер резко обходит меня, возвращаясь к столу. Садится в кресло, включая потухший было экран ноутбука. На его мобильном срабатывает световой индикатор звонка, и он коротко отвечает в трубку:

– Да, Люк? Я в курсе, Кира звонила. К черту такую рекламу! Согласен. Нет, все пришло отличного качества. Давай.

Теперь исходящий звонок:

– Привет, Стас. Нет, еще в клубе. Будь через полчаса на месте, я сам подъеду, нужно кое-что утрясти по сегодняшнему разговору.

И снова включенный экран ноутбука, и заново защелкавший принтер.

Похоже на то, что мне пора уходить, хозяин кабинета занят, и я делаю несколько неуверенных шагов в сторону двери. Но на полпути останавливаюсь и возвращаюсь к столу, чтобы все же спросить у Рыжего, пусть я уже и вышла из зоны его внимания:

– Извини, но ты не сказал про условия, а я не сказала тебе спасибо. Спасибо, Артемьев. И… что ты хотел? Что я должна сделать для тебя в обмен на мою просьбу?

– Не сейчас, я занят. – Он даже не смотрит на меня. – После как-нибудь поговорим. – У стены стоит еще одно кресло, и Бампер рукой указывает на него. – Сядь, Коломбина. Дай мне пять минут, и я отвезу тебя домой.

Он злится на меня, имеет полное право. Мишка никто для него, впрочем, так же, как я. Если он хочет услышать подробности, я расскажу, только вряд ли они что-то добавят к сказанному.

– Когда Мишке было двенадцать, и мы гоняли с ним по улицам на велосипедах, как сумасшедшие, он умудрился однажды врезаться в забор и сломать себе руку, набив на лбу здоровенную шишку и потеряв сознание. Бывает, не спорю, но в шестнадцать он разбил машину своего отца, видавший виды «Опель», слетев с друзьями в кювет и только чудом никого не убив, отделавшись сотрясением мозга, сломанной ключицей и обещанием все самостоятельно восстановить. В семнадцать был мотоцикл его деда, – старенький, надежный «Восход». Он взял его без спроса в родительском гараже, чтобы прокатиться к речному карьеру и пофорсить перед девчонками. Мне было пятнадцать, я была с ним, и этот мотоцикл мы разбили вместе. Для Мишки эта поездка закончилась новыми переломами – ног и ребра, и месячным пребыванием в больнице в гипсовом бандаже, а для меня – распоротой ягодицей и памятным шрамом на заднице. Вот почему я так не хочу, чтобы он участвовал в этой гонке. Понимаешь? Нет ничего глупее, чем раз за разом испытывать судьбу! Я пыталась сегодня сказать ему, пусть не очень удачно, – не было времени подбирать слова, но он меня не услышал. И я пришла к тебе. Это все! Больше нет никаких секретов!

Вот теперь Рыжий смотрит на меня внимательно, закрыв крышку ноутбука, выключив принтер, с новым, странным блеском в глазах.

– Ты пережила аварию?

Невероятно, но, кажется, он тоже меня не услышал. Причем тут я? Я удивленно наблюдаю, как парень поднимается с кресла, отодвигая его в сторону.

– Я же сказала, со мной все обошлось, в отличие от Мишки. Но в рваной ягодице тоже мало приятного, знаешь ли, – объясняю, глядя, как он подходит. – Особенно, когда тебе пятнадцать, за окном гудит лето, а ты целый месяц спишь кверху попой, кусая подушку, потому что сначала мешает дренаж, а потом швы болят так, что… что… Что ты делаешь?

Мои последние слова больше похожи на лепет, потому что Рыжий вдруг оказывается прямо передо мной. Так близко, что я могу слышать его рваное дыхание и чувствовать тепло широкой груди, оттеснившей меня к столу.

– Я хочу посмотреть, Коломбина.

– На что? – не понимаю я, вскидывая голову навстречу горящему взгляду, наконец-то растерявшему всю холодность.

– Шрам, на твоей заднице. Я хочу посмотреть.

Бампер заявляет это без тени улыбки, внимательно изучая мое лицо, и я изумляюсь, не веря собственным ушам:

– Ты серьезно? Или шутишь? Я что-то не пойму.

– Вполне серьезно, Коломбина, – выдыхает Рыжий, наклоняясь ко мне, вновь играя голосом, превращаясь в себя прежнего. – Считай это моим первым условием.

Он издевается, не иначе. Платит мне разменной монетой моего унижения, спрашивая за наглость явиться к нему в клуб, оторвать от дел, и я разом забываю все свои обещания, все слова, Мишку, вскипая праведным возмущением. А может, вспыхивая от жара мужской груди, коснувшейся моего плеча, и прочесавших висок губ.

– Еще чего! Облезешь! Нашел дуру задницу ему демонстри… Эй! С ума сошел? А ну пусти, Капотище Ржавое! Ты что себе позволяешь?!

Но рука Рыжего уже ложится на талию, притягивая к себе, а вторая задирает подол юбки, скользя вверх по голой ноге. Забираясь под кромку белья, обхватывая ладонью низ оголившейся ягодицы. Внезапно отпускает, чтобы тут же пройтись по коже пальцами, куда осторожнее и внимательнее.

– Нашел! Коломбина, – в висок, – кажется, он совсем небольшой.

– Я тебя убью!

– Согласен, милая, позже. А сейчас покажи! – как жаль, что он меня совсем не пугается. – Уговор есть уговор.

И я пытаюсь показать ему вместо задницы кукиш, сопровождая жест соответствующими словами, но рыжая сволочь ловит мои руки и легко сжимает в охапку одной ладонью. Развернув от себя лицом, наклоняет меня к столу, вздергивая мокрую юбку к талии…

– … чертов Капот! Я тебя прикончу! Придушу! Только попробуй посмотреть, и я за себя не ручаюсь! Я тебе сейчас принтер разобью к монахам, понял! Твоей пепельницей! Дай только до нее дотянуться!

– Черт! Да стой ты спокойно, юла! – рявкает Рыжий, и тут же добавляет – мягко, на выдохе, не допуская в голос и малейших сомнений: – Никогда не видел ничего сексуальнее. Коломбина, если ты сейчас хоть каплю двинешься, я не выдержу и трахну тебя. Не мучь меня, милая. Просто постой спокойно. Мне надо успокоиться.

Голос Бампера глух и более чем серьезен. И я стою. Понимая, насколько нелепо выгляжу в позе распластанной на столе черепахи с задранным задом. Полулежу, послушно терпя горячую ладонь на своей пояснице, медленно сползающую вниз и сжимающую ягодицу. Поглаживающую ее, ласкающую шероховатыми подушечками пальцев под прожигающим кожу взглядом голубых глаз… Под звуком приближающегося шумного дыхания и прикосновения крепких бедер…

Рыжий сделал свое черное дело, и мои пальцы больше не сопротивляются. Они царапают дорогую полировку стола, отвечая на мучительный жар нестерпимым желанием, пульсирующим в животе. В минуту слабости медленно затапливающим сознание. Я помню, что он просил, помню, что нельзя, но это выше меня… и когда в пальцы Рыжего ударяет нетерпеливая дрожь, я сдаюсь. Отзываюсь на нее всем телом, прогибая спину, неосознанно подаваясь навстречу взвывшему волком желанию.