— У них могут быть и другие паспорта, — резонно возразил Виммер, — нельзя рассчитывать, что они снова предъявят эти паспорта. Возможно, что они их уже уничтожили, чтобы с другими документами покинуть наш город или нашу страну.

Дронго достал телефон и снова набрал номер Вейдеманиса.

— У меня к тебе еще одна просьба. Узнай, как давно была с Георгием Цверавой его подруга Альбина Брустина. И как они познакомились.

— Это я знаю. Просто ты не спрашивал, и поэтому я тебе ничего не говорил.

— Ты не меняешься, — пробормотал Дронго, — со своей латышской упертостью. Так когда?

— Примерно четыре или пять месяцев назад. Их познакомил заместитель Цверавы — Хромой Джансунг. Она часто посещала его казино, оставляла там хорошие чаевые. Все обращали внимание на красивую молодую женщину, которая могла за час проиграть целое состояние. Говорят, что Цверава и Брустина познакомились именно там. А потом она переехала к нему.

— Значит, они познакомились через Джансунга, — понял Дронго, — все ясно. Еще раз спасибо, Эдгар.

— Чем столько меня благодарить, лучше садись на поезд и поезжай в Рим. Там тебя уже заждались.

— Обязательно, — согласился Дронго, — как только закончу здесь.

В этот момент в кабинете появился помощник комиссара, который нес в руке телефон Захара. Он положил его на стол.

— Можешь идти, — разрешил комиссар, поднимая аппарат.

— Включите его, — посоветовал Дронго.

Комиссар осторожно включил «Нокию». Экран загорелся, телефон все еще работал.

— Дайте мне, — попросил Дронго.

Было нетрудно выяснить, что за последний день Захар Чечулин шесть раз звонил одному и тому же человеку. На пульте высвечивалось имя этого человека, введенное в справочник телефонного аппарата. Это был сам Джансунг Кантарадзе. Даже не пришлось выяснять, кому именно звонил погибший. Самое примечательное, что последний телефонный звонок Чечулин сделал за тридцать минут до своей смерти. А последний входящий телефонный звонок был от Джансунга — и, судя по всему, он раздался за несколько минут до смерти несчастного телохранителя.

Он проверял, где находится Захар, понял Дронго. Теперь не оставалось никаких сомнений. Джансунг Кантарадзе, или Хромой Джансунг, был как раз тем самым человеком из окружения своего шефа, кто сдал его, введя в ближний круг Альбину Брустину, а теперь помогал убирать телохранителей Цверавы одного за другим.

— Что вы думаете делать? — спросил комиссар. — Может, послать месседж мафии, чтобы они уничтожили предателя в своих рядах. Или это будет слишком даже для такого профессионала, как вы?

— Не будет, — возразил Дронго, — только совсем необязательно посылать подобные сообщения мафии. У них тоже есть люди, которым они беспрекословно верят. Это их «судьи». Я как раз знаю одного из них. Даже если мы не сможем остановить Хромого Джансунга и мне не поверят, то мы хотя бы на время его остановим. А в нашей ситуации это большая помощь.

Он снова достал телефон. Набрал номер Вейдеманиса.

— Извини, Эдгар, что беспокою тебя уже в третий раз. Мне срочно нужен номер телефона Раздольского. Да, да, того самого. Евгения Мартыновича Раздольского. Продиктуй мне номер его телефона.

Записав номер, Дронго поблагодарил своего напарника и взглянул на напряженно ожидавших комиссара и старшего следователя.

— Теперь поиграем по их правилам, — сказал он, набирая номер.

Структура мафии неплохо известна по многочисленным фильмам и книгам. На самой вершине любого клана или группы стоит так называемый крестный отец — это в Америке, где католикам-итальянцам нравились подобные названия. У каждого главы семейства есть свой «советник», свои «лейтенанты», свои адвокаты и свои «стрелки». Разумеется, у всех звучные итальянские имена, что придавало самой мафии некоторую опереточность и иронию, столь не подходящую для их серьезного дела. У еврейской или польской мафии не было такого антуража, но суть дела не менялась. У российской мафии, представленной в большинстве своем славянскими и кавказскими группировками, во главе каждой преступной группы стоял «вор в законе», авторитет которого был незыблем в глазах всех членов не только его группы, но и остальных групп.

Без малявы, или официально присланного разрешения, подписанного авторитетными «ворами в законе», нельзя было убивать другого «вора». Ему следовало подчиняться в любой колонии, в любой пересыльной тюрьме, в любом изоляторе. Его слово было законом для всех. Но группировки часто враждовали, особенно в «лихие девяностые», когда война криминальных группа, да и вообще всех против всех достигла своего апогея. Оставшиеся в живых поняли, что любой худой мир лучше доброй ссоры. Сферы влияния поделили, «стрелков» отозвали и начали заниматься своим «бизнесом». Каждый курировал свою сферу. У кого-то были наркотики, у кого-то угоны автомобилей, у кого-то квартирные кражи, у кого-то проституция — легальная и нелегальная, у кого-то игорный бизнес.

У любого авторитетного «вора» был свой заместитель, которому он доверял больше остальных. Часто заместителя тоже «короновали», и это всегда вызывало ревность. С одной стороны, самого шефа, которому не нравилось иметь рядом равного по статусу заместителя. А с другой стороны, амбициозного заместителя, которому не нравилось ходить под старым боссом. Отсюда тоже возникали конфликты.

Были «смотрящие» за областью или районом, за той или иной компанией, за совместным бизнесом и даже за самими «стрелка€ми». Структуры группировок бывали различными. У некоторых групп были свои «звеньевые» и свои «пятерки», которые не знали друг о друге, что позволяло уберечь всю группу от полного провала. Как бы там ни было, структура таких групп почти не менялось. Но в самой криминальной среде, еще в прежние времена, когда советский строй казался незыблемым и вечным, появились две категории людей, не относившихся к бандам.

Первые были «казначеями» преступного сообщества. Их выбирали из людей известных, богатых, обеспеченных. Это могли быть известные деятели культуры — музыканты, певцы, художники, скульпторы, которым мафия доверяла свои огромные деньги. Почему-то среди «казначеев» никогда не было писателей и журналистов — очевидно, бандиты не очень-то доверяли пишущей братии, хотя издателям деньги давали охотно и часто, и практически весь издательский бизнес девяностых годов был связан с этими шальными деньгами.

Была и другая группа людей. Их выбирали из самых честных, самых порядочных и самых принципиальных. Встречались среди них и такие люди, которые были обижены на советскую власть или конкретных чиновников. Этих людей называли «судьями». Это были самые уважаемые люди в преступной среде. Убийство «судьи» считалось неслыханным злодейством и приравнивалось к несанкционированному убийству «вора в законе». Отмашку на убийство «судьи» не мог дать ни один «вор в законе». Зато трое «судей» могли вынести приговор любому, самому авторитетному «вору». Их решения считались окончательными и не подлежали никакому пересмотру. Все хозяйственные и иные споры решались этими людьми, которые руководствовались собственной совестью и своими понятиями о справедливости.